– Мы не можем утверждать этого, нам еще слишком мало известно, – возразила Фетр, которая вновь обрела уверенность при виде того, как Сорвин игнорирует все то, что не согласуется с его версией. – Вы сами сказали, что мы не должны исключать ни одной возможности, пока не докажем, что этого не могло произойти.
– Это реальная жизнь, Салли! – вскричал Сорвин. – Это не любовный роман, в котором баснословные богачи бросают все и, прихватив с собой часики возлюбленной, отправляются в народ и снимают комнату у миссис Глисон. Поверь мне, они были украдены!
Фетр слегка обиделась, но это не помешало ей продолжать отстаивать свою точку зрения.
– Я просто говорю, что не следует исключать и эту возможность.
– Не забывай, что его, возможно, убили. Из каждых трех убийств два являются следствием противозаконной деятельности.
Фетр не была знакома с этой статистикой, однако она выглядела вполне достоверной.
Сорвин заметил, как она заняла оборонительную позицию, и опустил вилку.
– Послушай, в каком-то смысле наш спор абсолютно бесплоден. Нам все равно нужно выяснить, откуда взялись эти часы. А для этого придется прочесать списки украденного.
Фетр не сомневалась, что эта неприятная обязанность будет поручена именно ей.
– Я не пренебрегаю твоим мнением, Салли, – улыбнулся Сорвин. – Просто у меня больше опыта.
Она кивнула, но с довольно мрачным видом. Его слова ее явно обидели.
Сорвин взял вилку и вернулся к трапезе. Фетр, с которой уже было довольно, отставила тарелку и принялась украдкой наблюдать за ним.
Потом он резко отложил вилку в сторону и промолвил:
– Прости. Я не должен был так с тобой говорить.
– Ничего. У тебя действительно гораздо больше опыта, чем у меня.
Она тоже была ему небезразлична.
Симпатичных женщин среди полицейских было не много, и поэтому с первого дня обучения ее начали преследовать мужчины (а один раз даже женщина). Однако все они выглядели так, что она не уступила бы им и за весь чай «Уормвуд-Скрабз».[17] Обычно ей удавалось сохранять дистанцию, избегая прямого выяснения отношений, иногда приходилось прибегать к откровенному разговору, и лишь однажды она была вынуждена дать ногой в промежность. Очень редко она ощущала в своей душе какой-то отклик.
Именно так было с Сорвином. Он ни на чем не настаивал, по крайней мере, не слишком сильно. Она знала, что всем мужчинам присуща настойчивость в отношениях, а у нее это всегда вызывало протест. Ей не нравилось, когда ею манипулировали, подгоняли ее и заставляли делать что-то вопреки ее воле.
Сорвин делал все правильно, и хотя он тоже играл с ней, почему-то это не вызывало у нее возражений.