Элеонора улыбнулась. Халат давал ощущение мягкости и чуда. Она начала напевать мелодию пьесы, которую играла вечером, и танцевать… по спальне и гостиной, наклоняясь и кружась, теряясь в очаровании музыки и ласкающего шелка.
Она кружилась и кружилась, пока не зашумело в голове, потом упала в драпированное мягкой тканью кресло. Голова ее поникла, тело приятно звенело там, где шелковый халат касался груди и бедер.
Ее собственное расплывчатое отражение смотрело из окна. Элеонора вскочила на ноги и стала прихорашиваться перед ним. Соски проглядывали двумя кругами темно-розовой розы, а золотисто-каштановый островок интригующих завитков казался алой тенью.
Элеонора провела руками по груди, талии, бедрам, потом еще раз, более медленно, представляя, что это ладони Ахилла гладят ее. Но скоро ее руки безвольно упали.
– Уезжай, Ахилл, уезжай к своим битвам и войне. А твои мечты… – тоскливо произнесла Элеонора самой себе. Она закрыла лицо руками. – Как я могу хотеть мужчину, чьи руки убивали так же легко, как и ласкали? Сила, с которой он меня влечет, получена в битвах, в которых он участвовал. Так возбуждающе искусные прикосновения – мастерство мужчины, поднаторевшего в смертельных дуэлях. Что я за женщина? Что я за женщина, которая, зная все это, по-прежнему жаждет его?
Вдали прогрохотал гром. Смех дьявола. Элеонора вернулась в спальню и оперлась на спинку кровати.
– Святой Стефан, я так смущена. Я проиграла. Я подвела мать, деда, братьев. И еще я чувствую головокружительное облегчение, потому что он собирается на войну и избежит нашей мести. Как я вообще могла думать о том, чтобы причинить ему такое зло?..
Голос Элеоноры затих, когда взгляд упал на свиток пергамента, лежавший в углу шкафа. Она посмотрела на него глазами, полными жалости.
Элеонора взяла пергамент, зло развязала его и развернула трясущимися пальцами. На нее смотрел мужчина: черный, захватывающе красивый, во всех отношениях жестокий. Лицо дьявола. Дьявола, известного как Эль-Мюзир.
– Ты умер, умер до того, как родился Габриэль, но твоя ненависть по-прежнему отравляет нас. Направляясь сюда, я думала заманить твоего сына в ловушку, изгнать тебя. А вместо этого теперь поняла, какими злыми были наши намерения.
Она подумала об Ахилле, униженном, закованном в цепи глубоко в лабиринтах подвалов под ее домом в Вене, скованного до тех пор, пока турки не придут за ним.
Она больше не могла смотреть на лицо Эль-Мюзира и отбросила пергамент. Он упал на туалетный столик, задев баночки и уронив бутылочки. Одна изящная бутылочка с лосьоном докатилась до края столика, упала на пол и разбилась.