– Но все-таки вы не видите ничего странного в разговорах о том, как изменить мир, сделать его лучше, жить в соответствии со своим долгом.
Эви покачала головой. На лице у нее отразились волнение и гордость.
– Моя семья далека от совершенства, Коул. Отец тратит слишком много денег на свою лодку, а мама просто помешана на поддержании чистоты в доме. А ее колледж! Она читает там курс лекций. И уж если она садится готовиться к занятиям – горе тому, кто помешает ей! – Эви прикрыла глаза. – Мои родители – вовсе не идеальная семья из «мыльной оперы».
Они проехали еще несколько миль в молчании. Эви нерешительно взглянула на Коула.
– Мы говорили о вашей семье… – Коул глубоко вздохнул.
– Неужели они были такими уж плохими?
– Ну, нельзя сказать, что мы были совсем уж на плохом счету…
Коул пожал плечами и посмотрел на мальчишку, проверяя, не проснулся ли тот.
– Нашу семью можно считать довольно обеспеченной. Отец был фермером, разводил рогатый скот.
– Был? Он что, умер? – перебила его Эви.
– Да. Уже давно. А что касается моей матери, все ее время было посвящено тому, чтобы прислуживать отцу. Она умерла в девяносто первом. – Грустный рассказ Коула был недолог.
– Мне очень жаль.
– А мне нет. Я был очень рад, что она пережила отца. Я всегда боялся, что он ее убьет.
Эви трудно было вообразить себе подобные жестокие отношения в семье.
– Почему же она не ушла от него?
– Я думаю, из-за ее отца. Они были очень бедными и жили в хижине с земляным полом и с удобствами во дворе. В школу моя мать ездила на хромом пони. Когда она вышла замуж за моего отца, у которого было четыре тысячи акров земли, она думала, что ей необыкновенно повезло. А что он ее бил – так ведь за все надо платить. И она терпела…
– Я не понимаю подобного образа мыслей, – возмутилась Эви.
– А может, дело и не в этом. Может, она просто его любила.
– Но как, же это могло быть?
– Да так, как, бывает, любят женщины – слепой, безрассудной любовью. Даже когда он умер, она предпочитала помнить о нем, а не обо мне.
– Не может быть, чтобы вы действительно так думали, – покачала головой Эви.
Коул перевел дыхание, словно приготовившись к долгому рассказу.
– Я начал убегать из дому, когда мне было тринадцать лет. Я убегал раз за разом, уходил в горы, куда глаза глядят, лишь бы подальше от домашних побоев. А ей тогда доставалось то, что причиталось мне. Она меня защищала.
– Но каждая мать защищает своего ребенка!
– Этот «ребенок» был почти шести футов росту. Я убежал. Я оставил ее наедине с ним.
Коул ожидал услышать от Эви слова осуждения, но не услышал.