— Но я проспал заутреню! — ужаснулся Майкл. — И не прочитал ночные и утренние похвалы.
— Должно быть, твой желудок еще не проснулся, — заметил Бартоломью, — если ты вспомнил о молитвах раньше, чем о завтраке.
— Я всегда читаю молитвы до завтрака, — отрезал Майкл, но потом смягчился. — Прости, Мэтт. Я не могу ковыряться в нарывах и лечить лихорадку, как ты. Мой вклад в борьбу с чудовищным мором — читать молитвы, что бы ни случилось. Надеюсь, это поможет что-то изменить. — Вид у него стал удрученный. — С тех пор как все это началось, я впервые так осрамился.
— Я вчера как раз думал, что от священников сейчас куда больше толку, чем от врачей, — сказал Бартоломью, тронутый признанием Майкла. — Не относись к себе слишком сурово, брат. Или, как ты сам сказал мне вчера вечером, от тебя не будет никакого толку ни тебе, ни твоим пациентам. — Он так похоже изобразил высокопарный тон Майкла, что Агата залилась хохотом.
Майкл тоже рассмеялся, больше над реакцией Агаты, чем над жалкой попыткой Бартоломью пошутить.
— Боже, Мэттью, — сказал он. — Я уж думал, мы никогда больше не засмеемся. Дайте мне лепешек, мистрис Агата. Со вчерашнего вечера у меня во рту ни крошки не было, кроме червивых яблок.
Агата вытащила лепешки из печи и плюхнулась на скамеечку рядом с Бартоломью.
— Стоит мне только взять три дня выходных, чтобы позаботиться о родне, как в колледже все идет наперекосяк, — проворчала она. — В кухне грязища, в комнатах крысы, еда вся вышла.
Майкл закашлялся с полным ртом свежих теплых лепешек.
— Слуги почти все разбежались, — сказал он. — А этот кусок сала в комнате мастера и пальцем не пошевелит, чтобы исполнить свои обязанности, так что в колледже царит хаос.
— Больше не царит, — величественно провозгласила Агата. — Я вернулась. И не обольщайтесь, молодые люди, меня никакой мор не возьмет! Я три дня ходила из дома в дом, глядела, как умирают мои родные, и ничего мне не сделалось. Кое-кто из нас не поддается!
Бартоломью с Майклом воззрились на нее с изумлением.
— Возможно, вы и правы. Мы с Грегори Колетом думали, не обладают ли некоторые люди естественной устойчивостью к чуме.
— Это не устойчивость, мастер Бартоломью, — гордо возразила прачка. — Я одна из тех, кто избран Богом. — Она важно поправила свои пышные юбки. — Он поражает тех, кто гневит его, и щадит тех, кого любит.
— Этого не может быть, мистрис, — сказал Бартоломью. — За что Богу поражать детей? А монахи, которые рискуют жизнью, чтобы поддержать людей?
— Монахи! — фыркнула Агата. — Видала я, какую жизнь они ведут: богатство, жирная еда, женщины и дорогая одежда! Да Господь их первых в ад отправит!