Но радости на сердце не было. Таскать из неприятельской армии по двести – триста человек, конечно, весьма полезно для тонуса и Родины, но уже не доставляет того жаркого интереса, которым полыхали первые начинания наши. Тем паче что армия наступала и без нашей помощи, а как-то раз, столкнувшись с отдыхающими полками Раевского, кинулся я в избу его со всей душой, как к уважаемому и именитому герою.
Но что же встретило меня? Равнодушие и презрительные насмешки! Одни шипели о том, что нет никакой опасности партизанить в тылу неприятеля. Другие уверяли, будто бы я намеренно преувеличиваю подвиги свои. Третьи вообще порицали светлейшего за то, что даёт свободу действий таким «неблагонадёжным» типам, как я! Ограждённый чистой совестью (и расписками на три тысячи шестьсот пленных!), я смеялся над сиими нападками. Но как же горько было у меня на душе…
– Да ну вас, козлы вы все! – суммировав впечатления свои, громогласно объявил я и дал дёру. Говорят, в ставке Раевского часа три народ лежал копытами вверх в обмороке от того, что их так «опознали»…
Но разве же не был я прав?! Противники мои не могли выставить в ответ ничего, кроме раздувания щёк и тыканья пальчиками в обильные награды, но кто не знает, как и за что они достаются… Поплотнее запахнув свой мужицкий кафтан и гордо вздёрнув отросшую бороду, ушёл я в леса с честью продолжать начатое.
А на следующий день было обнаружено позорное бегство Храповицкого. Многократно упоминаемый отставной майор уланского полка под шумок тихо дезертировал в мимо проходящий корпус генерала Дохтурова. Догонять и возвращать ослушника никто не разбежался, мы уже про себя предали беглеца анафеме, но тут он неожиданно объявился, красный как рак, с докладом о том, что светлейший меня к себе требует. Не-ме-длен-но!
– А не накажут ли, часом, Денис Васильевич?
– Всё может быть, Бедряга, но Бог милостив – если не расстреляют, вернусь…
– Так, может, нам с вами пойти, отобьём, если что…
– Отбивать меня у самого Кутузова?! И думать не сметь! Михаил Илларионович, он… просто хочет поговорить о… поэзии, вот!
– Святой вы человек, Денис Васильевич, – на прощание перекрестив меня иконой Казанской Божьей Матери, прослезился верный Бедряга. – И всё же… если вдруг какие негоразды… так нам из штаба вас забрать легче, чем потом из Сибири выковыривать!
Смех сказать, но на свидание сие провожали меня, как на плаху. Хотя доподлинно известно, что светлейший имеет характер мягкий и отходчивый, а гневен лишь к врунам и ослушникам, коими мы никак не являемся. Вроде бы… наверное… если, конечно, Храповицкий чего лишнего не натрепал. Однако же времени на размышления не было, пришлось незамедлительно садиться на коня и мчать во всю прыть.