Откуда им знать, что я слежу?
Ты почесываешь ягодицы ногтями, покрытыми прозрачным лаком, ругаешь юбку, которая наэлектризовалась. Я затаил дыхание, когда ты поворачиваешься к моему тайнику, бездумно подходишь к нему — сама непорочность...
Как-то я задумался — зачем люди насилуют своих домашних животных, своих любимчиков? Теперь я знаю.
Они видят в них маленьких людей.
19 августа, 7.20
Томас потерся щетинистой щекой о подушку, втянул носом воздух и протяжно застонал. Как и заведено, Фрэнки и Рипли что-то не поделили в ванной. Еще, наверно, рано? Тем не менее маленькие ублюдки разбудили его лучше всякого будильника.
— Рипли! — жалобно скулил Фрэнки. — Если пожелтело — значит поспело...
— Заткнись, свинтус.
— ...а когда станет коричневое, будет дерьмо отличное. Так Миа говорит!
Ну, вот. Черт возьми. Неужели они не могут поспать подольше? Хоть бы разок...
Он услышал вздох. Кто-то нежно погладил его теплой ладонью по спине.
«Сэм...»
— Доброе утро, — хрипло сказала она, голая прыгая по комнате в поисках одежды.
Томас следил за ней слезящимися глазами, дивился совершенной форме ее ягодиц, как у фигуристки. Солнечный свет струился сквозь жалюзи, придавая матовость ее коже, заставляя вспыхивать обрамлявшие ее тело, обычно невидимые волоски. Казалось, ее образ, образ совершенной женщины, глубоко впечатан в него — миллионами лет эволюции, целой жизнью социальной обработки. В этом было нечто восхитительное.
Ежедневный заголовок его жизни, подумал Томас, сегодня будет звучать так: «ГОРЯЧИЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ АГЕНТ ТРАХАЕТ ПОТРЕПАННОГО ПРОФЕССОРА».
И это еще мягко сказано.
Он все еще дремал, когда она вернулась в юбке и блузке. Он смотрел, как она так и сяк изгибается перед трюмо, хмурясь, стараясь разгладить фабричную складку на заднице, сначала затирая ее ладонью, потом без конца поправляя юбку в талии. «Черт...» — бормотала она снова и снова с презрением, какое женщины испытывают к непокладистой в определенных частях одежде.
Стоило ему подольше подержать глаза закрытыми, как он снова уснул.
Но в дремотный поток ассоциаций вторгались тревожные образы, затем словно слишком тугая резинка пижамы врезалась в низ живота. Он увидел, как Нейл тянется, чтобы задрать юбку Норы, словно хочет пожать кому-то руку. Увидел Фрэнки, скорчившегося в потемках на верху лестницы, следящего, как они с Сэм кувыркаются в отсветах экрана, показывающего порнофильм. Затем образы стали смазанными, вспыхивающими... Гайдж, исподлобья глядящий на свое отражение. Смеющийся, как гном, Маккензи. Синтия Повски, пронзительно вскрикивающая, воркующая, истекающая кровью...