Мельком взглянув в зеркальце, она резво покатила по направлению к Кей-стрит.
— А что это за чушь была насчет «я-вам-по-своему-завидую»?
Томас прокашлялся.
— Это вы... Я так думаю...
— Я?
Томас весь вспыхнул.
— Мне кажется, он подумал, что я собираюсь... Вы понимаете.
Сэм поглядела на него как громом пораженная, затем расхохоталась — чуть громче, чем следовало бы, подумал Томас.
— Простите, профессор, — сказала Сэм, ничуть не смущаясь. — Вы мне нравитесь и всякое такое, но...
— Но что? — крикнул Томас.
— Я люблю свою работу.
— Да, понимаю, у меня тоже были свои любимые, вы знаете...
Сэм затормозила на перекрестке. На фоне стены розничного магазина авто проносились одно за другим в потоках солнечного света, словно капли дождя в луче прожектора. Томас поймал себя на том, что бессмысленно уставился на стройные ряды машин на стоянке возле «Уол-марта», изнывая в ожидании ответа.
— Ну, и что дальше? — спросил он, когда стало очевидно, что Сэм больше ничего не скажет.
— Точно не знаю, — ответила она, подумав. — Мне надо поговорить с Шелли, посмотреть, есть ли какой-нибудь способ оказать реальное давление...
— На Маккензи?
— Этот человек знает куда больше, чем говорит, вам так не кажется?
Случайно Томас увидел промелькнувший купол Капитолия. Казалось невозможным, что мыльная опера вечерних новостей разыгрывается прямо сейчас — там, с участием реальных людей, у которых есть заусеницы и которым точно так же хочется почесать задницу, как и всякому другому...
Как сказал Нейл: будь то Вашингтон, Пекин или человеческий мозг, шпионов так и тянет туда, где — они чуют — принимаются решения.
«Думаю, такие люди всегда знают больше».
Обратный путь показался намного длиннее. Безостановочный поток автострады увлекал их помимо воли. Когда разговор смолкал, Томас глядел в окно, пытаясь понять, действительно ли он дал маху с Маккензи, и думая о Норе... о прекращении анестезии, которой сопровождалось ее признание, о механической неискренности своего гнева.
Откровения — странная штука. Конечно, они переиначивают последствия, но что действительно отличает их от прочих прозрений, так это то, что они меняют взгляд на прошлое. Подлинные откровения никогда не приходят сразу. Нет, они, как кроты, прокладывают подземные ходы, подспудно подтачивают мягкую ткань памяти, нарушают связность картины, разъедают логические связи. Казалось, не проходило и часа, чтобы он так или иначе не вспоминал о Норе: это было похоже на какой-то устаревший механизм, нуждающийся в модификации с учетом последних достижений техники.