– Мама все преувеличила, – сказал он. – Право же, ничего особенного, если знать, что шрам существует. Не очень-то нам с вами повезло, а, кузина Малинда?
У меня было искушение рассказать ему о маленькой драматической сценке, которую я, бывало, разыгрывала перед зеркалом, но я не решилась. Надо быть поосторожнее, ведь я еще не знала, настроен ли мой кузен в отношении меня столь же враждебно, как его мать и бабушка, или же – чем черт не шутит! – быть может, он окажется моим другом.
– Да, так что же вы думаете о них? – повторил он свой вопрос, указывая левой рукой на портреты.
– Они, должно быть, были очень похожи друг на друга и в то же время совсем разные, – осторожно сказала я. – Интересно, как они ладили друг с другом?
– Вы очень проницательны, кузина. Разница между ними, разумеется, в том, что они были, так сказать, сделаны из разного материала. Оба были в те дни отчаянно смелы и элегантны, но у бабушки, если можно так выразиться, это была элегантность тончайшей стали, а у дедушки Диа – элегантность бархата.
Я думаю, что, пока сталь одерживала верх, они ладили прекрасно.
– А теперь, когда бархата больше нет, что сталось со сталью?
– Она превратилась в острую рапиру, – сказал он и добавил: – К тому же иногда и опасную.
Я подумала: уж не предостережение ли это мне? Внутренне подобравшись, я перешла в наступление.
– Я хочу увидеться с бабушкой, – сообщила я ему. – Ведь я здесь благодаря ей, и у меня есть право по меньшей мере увидеть ее.
– Вы здесь благодаря ей?
– В буквальном смысле слова. Так же, впрочем, как и вы. Ведь мы живем на этом свете благодаря тому, что до нас жили эти двое, – те, что на портретах. Нравится ли ей это или нет, между нами есть связь, и порвать ее я не могу, пока не увижу ее и не поговорю с ней.
Он покачал головой.
– Вы бросаетесь прямо на острие рапиры, – сказал он. – Если станете упорствовать, то пострадаете от этого вы.
– От меня не так-то легко отделаться, – заметила я.
– Это я вижу.
Прежде чем продолжать говорить, он присмотрелся ко мне более внимательно и осторожно.
– Вы знаете, мы тут много о вас говорили. Ваша мама, насколько я знаю, написала бабушке письмо, которое ее страшно расстроило, хотя она держит в секрете его содержание.
– Я слышала об этом письме, но мама его мне не показывала.
Хотя тело Джеральда стало совсем пассивным, глаза у него были блестящие и очень живые – видно было, что за ними скрывается острый интеллект. Но при всем том было в этом человеке что-то выводящее из душевного равновесия, что-то, видимо, порожденное скрытым внутренним брожением, происходящим в нем. Было ли это брожение того же сорта, что направляло действия и поступки его бабушки? Но я прекрасно понимала, что тут непременно существовало какое-то различие. Джулия была в свое время красавицей, которой люди восхищались. Увечье могло придать самое неожиданное направление накопленной внутренней энергии. Для меня все еще оставалось неясным, окажется ли Джеральд моим союзником или станет мне активно противодействовать. Пока что он, казалось, был нейтрален. Так сказать, «репортер», наблюдатель конфликтов, разворачивающихся вне его.