Я взвесила на ладони булавку, почувствовала тяжесть ее унизанной драгоценностями головки и попробовала пальцем ее острие. Такие булавки использовались в свое время, чтобы удерживать на голове широкополые шляпы, увенчанные целой горой перьев, лент и кружев – эти сооружения казались такими красивыми на дамах, шествовавших в своих экипажах. С появлением автомобиля такие шляпы быстро вышли из моды, но в те времена, когда их носили все, у каждой женщины всегда было под рукой опасное оружие, которое она могла использовать для самозащиты. Я невольно улыбнулась, хотя булавка вроде вот этой была делом вовсе не шуточным. Но если я пойду к тете Арвилле сейчас, то по крайней мере это оружие будет не в ее руках, а в моих.
Насколько она безумна, я не знала, хотя смех ее вызывал у меня содрогания. Когда-то в далеком прошлом она попыталась меня ранить, но, мне казалось, не было никаких причин, чтобы ей захотелось причинить мне вред сейчас.
Наконец я решилась и вышла в холл, захватив с собой булавку. Двери башни на моей стороне дома отворились легко, и я увидела, что пустое пространство, повторявшее своими очертаниями нижний вестибюль, залито бледным лунным светом, проникавшим сквозь окна, расположенные вокруг всей стены. На этот раз двери другой стороны дома были не только не заперты, но даже слегка приоткрыты. Я осторожно открыла их и заглянула в холл. Это была точная копия холла на моей половине дома, отличие было только в том, что здесь все было покрыто пылью и пребывало в явном запустении.
Никого не было видно, но где-то посредине стены напротив перил, ограждавших лестничную клетку, была открыта дверь, и в проеме виднелся колеблющийся свет. Ясно было, что горит свеча. Я еще могла отступить: можно было вернуться через башню и закрыть дверь на засов с моей стороны. Однако вместо этого я продолжала следовать по намеченному курсу, неудержимо притягиваемая качающимся светом, пробивающимся сквозь открытую дверь.
Когда я оказалась напротив лестничной клетки, сам холл с какой-то странной силой приковал к себе мое внимание. Я отчетливо воспринимала все вокруг себя: паутину, свисавшую между балясинами перил, пыль на самих перилах красного дерева и самые невероятные обои, какие мне когда-либо приходилось видеть. На темном декоративном фоне – крупный цветочный узор, нанесенный золотой, черной и светло-коричневой красками. Впечатление эти обои производили мрачное, угнетающее, за исключением тех их кусочков, расположенных на определенном расстоянии друг от друга, где были изображены розочки какого-то поразительно яркого голубого цвета, напоминающего дрезденский фарфор. Судя по тому, что куски обоев там и сям были ободраны и свисали клочьями, стены носили это убранство не один год, однако из-за отсутствия света голубизна роз не выцвела. Как видно, никто не старался поддерживать порядок на этом этаже, как это делалось во всех других частях дома. Это было какое-то заброшенное место – как-то странно – в доме, где все содержалось в таком порядке. "Запретное место? – мысленно спрашивала я себя. – Место, куда слуги заходить отказывались и которое остальные предпочитали избегать?"