Я заглянула через перила на крутую лестницу, твердо зная, что именно здесь расшибся насмерть дедушка Диа, которого будто бы столкнула его старшая дочь. Вполне понятно, что бабушка Джулия никого сюда не пускает. Мне было холодно, я чувствовала, что продрогла до костей. Впечатление было такое, что акт насилия, совершенный в далеком прошлом, само воспоминание о смерти и сопутствовавшей ей тоске и боли оставили в здешней атмосфере какое-то психологическое облако, которое годы бессильны были развеять.
Хотя я стояла сейчас напротив освещенной свечой комнаты, оттуда не раздавалось ни звука. Но что могло быть хуже, чем медлить вот так рядом с этой леденящей душу лестницей? Я шагнула к двери и открыла ее пошире. В комнате, на каминной полке, стояли в двух одинаковых оловянных подсвечниках высокие белые свечи. От движения воздуха, возникшего, когда я открыла дверь, пламя их приветственно наклонилось в мою сторону. В люстре под потолком не было лампочек, в комнате не было никакой мебели, только кое-где были разбросаны какие-то ящики и чемоданы.
На голом полу перед открытым чемоданом стояла на коленях женщина, одетая в серое шифоновое просторное платье с оборками, из-под которого виднелась ночная сорочка из того же материала. Ее золотистые волосы были заплетены в толстую косу. Кожа у нее была белая и чуть сморщенная, как у человека, слишком долго сидящего взаперти. Когда она обернулась и взглянула на меня, я увидела, что ее голубые глаза удивительно красивы, на веках – ни единой морщинки, взгляд молодой, полный интереса ко всему, необыкновенно живой. Какой бы я ни ожидала увидеть Арвиллу Горэм, но уж во всяком случае, не такой!
Рука моя машинально поднялась к щеке. Я подумала: не стоит напоминать ей о моем шраме.
– Я знала, что вы придете, – сказала она, одарив меня неожиданно открытой и дружелюбной улыбкой. – А булавку мою захватили с собой? – Она протянула ко мне руку – худую руку, как бы лишившуюся плоти.
Я спрятала булавку за спину, чувствуя, что вступаю в мир, где действуют какие-то иные, неизвестные мне правила игры, да я и не знала, в какой же я участвую.
– Вы хотели меня видеть? – спросила я.
– Конечно, я хотела вас видеть!
Она, по-видимому, не поддалась на то, что я не захотела сразу отдать ей булавку. Снова нагнувшись над чемоданом, она начала небрежно выбрасывать из него на пол различные предметы: зеленые атласные туфельки, старый корсет, букет помятых и выцветших искусственных фиалок, боа из перьев, пожелтевших от времени.
– А, вот оно! – вскричала она, встряхивая дамский туалет в стиле, который был модным в начале века, – платье из тяжелого шелка, такого же ярко-голубого цвета, как дрезденские розочки на обоях в холле, и с такой пышной юбкой, что на нее явно ушла уйма материала. Верхнюю часть платья украшали кружева, а спереди на высоком кружевном воротничке красовались два маленьких черных бархатных бантика.