Час новгородской славы

Погода начинала портиться. Усилился ветер, над морем повисла мгла. Волны с шумом разбивались о нос «Атлантиса», захлестывая полубак пеной и брызгами.

Игорь Бунич, «Пираты фюрера»

И воин грубый и жестокосердный,

Чья совесть все вмещает, словно ад,

Руке своей кровавой даст свободу.

Уильям Шекспир, «Генрих V»

Море стремительно становилось серым. Все выше вздымались волны, угрожающе ворчали, нагоняя одна другую. Самые наглые из них уже перекатывались через форштевень «Очей Валенсии», трехмачтовой каравеллы-латины.

Арагонский капитан Хорхе Родригес стоял на корме, широко расставив ноги в высоких сапогах из воловьей кожи и, хмурясь, смотрел на небо. Еще с утра чистое, сейчас, к полудню, оно полностью затянулось огромной лиловой тучей. Капитан, невысокий светловолосый крепыш, круглым лицом и курносостью больше походил на рязанского крестьянина, а никак не испанского идальго. И повадки у Хорхе Родригеса вполне простецкие – как вышли из Сеуты, так заперся в каюте и пил. Вот только в преддверии бури выбрался на палубу.

Матросы – сборище оборванцев – с озабоченным видом сновали по палубе. Непохоже, что все их передвижения имели хоть какой-то конкретный смысл. По крайней мере, у Олега Иваныча вместе с Гришей сложилось именно такое впечатление. Очень может быть, что и неверное. При появлении капитана хаотические передвижения матросов приняли более организованный характер. Кто-то задраивал трюм. Кто-то тщательно укутывал парусиной объемистые тюки, лежащие прямо под мачтами. А кое-кто с большим проворством вскарабкался по вантам – спускать паруса. Судно Родригеса – ну явно не дворянская фамилия, хоть убейте! – несло только косые, латинские, паруса на всех мачтах, что давало большую маневренность и было вполне оправдано в условиях каботажного плаванья. На дальние рейсы хорошо бы иметь и прямые паруса – для большей скорости. Но похоже, каравелла-латина ходила недалеко. Максимум: Валенсия – Сеута – Лиссабон и обратно. Корабль не производил впечатления надежного судна – весь какой-то мелкий, узкий, грязноватый. А нарисованные на носу глаза – «Очи Валенсии» – давно потекли краской и, казалось, плакали. Ну, какое ни есть – а все же судно. И до Лиссабона, если верить капитану, оставалось всего ничего. Вот только шторм совсем некстати.

– Спаси нас, Пресвятая Дева Мария! – громко произнес по-латыни еще один пассажир, монах-доминиканец. Уже немолод, лет пятидесяти на вид. Длинный, худой, горбоносый.

– Я же предупреждал этого мерзавца, – оглянувшись на капитана, монах понизил голос, – чтобы вышли в море хоть на день раньше, давно были бы в Севилье. И это, – он кивнул на тучу, – нас бы не коснулось. А он набрал всякого сброда и… Кстати, а вы кто будете?