На следующий день приятели, поднимаясь по широким ступенькам крыльца в приказную избу, чуть было не сшиблись с внезапно выскочившим из дверей старшим дьяком.
– Ты куда это, Ондрюша, словно ошпаренный?
– А, – отмахнулся на ходу дьяк, правда, тут же остановился, не удержался, похвастался: – Воров завчера сыскал – бегу в пыточную. Ужо, заговорят у меня! – Ондрюшка радостно потряс кулаком.
Умелый, конечно, работник был старший дьяк, и ушлый, и грамотный, но уж себе на уме – хитер, злоковарен. Улыбается всем широко, аж кажется, вот-вот сведет скулы, с приказными приятен, а на самом-то деле – что у него на душе? Один Бог ведает, вернее, скорее – черт. Однако новое начальство в лице Овдеева к Ондрюшке явно благоволило… как, впрочем, и к трем приятелям. Вообще, у Ивана складывалось такое мнение, что Овдеев хочет намеренно вызвать между ними соперничество. Ну, правильно, как еще древние римляне говаривали – «дивидо эт импере» – «разделяй и властвуй».
– Ишь, упырь, – пробурчал вслед уходящему дьяку Митрий. – В пыточную побежал – радуется. Нешто можно пыткою правды добиться? Мне только клещи или дыбу покажь – так я такого на себя наговорю, самому страшно станет. И в заговоре признаюсь, и в мятеже, и в том, что ошкуй чертольский – это я и есть.
– Постой-ка! – уловив Митькину мысль, Иван постарался не выпустить ее их головы, что-то в ней ему показалось важным, несомненно, стоящим самого пристального размышления. Ошкуй… Митька…
Зайдя в приказную избу первым, Иван уселся на стол и обернулся к друзьям:
– А ведь ты, похоже, прав, Митрий. Ошкуй-то – не оборотень, человек!
– Угу, – хохотнул Прохор. – С медвежьей башкою!
– Не с башкою, а, скажем, в шапке, из медвежьей шкуры пошитой… Вот вам и ошкуй!
– Неплохая мысль, – одобрительно кивнул Митрий. – Только – покуда несвоевременная. Пока заговор не раскроем, не дадут нам ошкуем заниматься, для начальства сейчас упырь – не главное. Главное – Шуйские! Ох, мешают они Дмитрию, мешают…
– А Ондрюшка-дьяк на этом карьеру свою строит, – пробурчал Прохор. – На то ведь и прозван – Хват. Ох, чувствую, похватает он сейчас и виноватых, и правых, короче, всех, до кого дотянется. Точно говорю – показания нужные со всех выбьет и об успехе доложит по начальству первым, куда быстрей нас!
– А ты ему, часом, не завидуешь, Прохор?
– Было бы кому завидовать. Прохиндей – он и есть прохиндей.
Ненадолго задержавшись в приказе, друзья согласовали дальнейшие планы с начальством – Овдеевым – и, получив «добро», до вечера занимались братьями Шуйскими, не самими, конечно, а пока только их людьми. Расспросили многих: и каретника, что лично чинил Василию Шуйскому возок, и зеленщика, что каждый день приносил в боярские хоромы свежие овощи, и нескольких холопей, и привратника, и даже какую-то сопливую дворовую девку. Все людишки на контакт шли с охотою – еще бы, ведь парни тащили их в ближайший кабак, – но на откровенный разговор не шли и хозяина своего, князя Василия, не выдавали. То ли не хотели выносить сор из избы, то ли боялись, то ли и в самом деле никакого заговора не было, не успел еще вызреть, не дали.