Наша последняя встреча с Феридуном прошла хорошо, но почему-то от нее у меня остались плохие воспоминания. Меня потрясли откровения Фюсун в кондитерской «Жемчужина». Втайне от себя я все эти восемь лет краешком сознания верил в то, что они не были близки эти годы, но это свойственно многим мужчинам, влюбленным в замужнюю женщину. Без такой веры, которая является скрытым средоточием моей истории, любовь вряд ли бы смогла жить так долго.
Если бы я все это время сознавал, что Фюсун с Феридуном — настоящие, физически счастливые муж и жена (об этом я пару раз попытался с болью подумать), моя любовь неизбежно умерла бы. Но стоило Фюсун признать-сяь мне в том, во что я, обманывая себя, верил многие годы, сомнение, словно червь, не давало покоя, и я почувствовал себя обманутым. Правда, Феридун бросил Фюсун на пятом году их супружества. Едва мне приходила в голову мысль об их отношениях, я начинал испытывать к нему нестерпимую ревность, ярость, мне хотелось унизить его. Такого со мной не бывало в течение восьми лет, что и помогло нам просуществовать рядом без каких-либо осложнений. И вот теперь выяснялось, что причина терпимости Феридуна, особенно в первые годы, заключалась в том, что они с женой были счастливы. Ну а он, как любой счастливый мужчина, встречался с друзьями, проводил с ними вечера, занимался делом или, наоборот, бездельничал... Нельзя было теперь скрыть от себя самого, что их счастливую жизнь с Фюсун испортил именно я. Однако чувства вины у меня не возникло, когда я встретился с Феридуном.
Ревность, беззвучно дремавшая, будто таинственное морское чудовище в самой глубокой части океана, во время этой нашей с Феридуном краткой беседы начала подымать голову; и тут мне стало ясно, что с ним тоже стоит расстаться навсегда, как с некоторыми моими друзьями. Странно, что я начал ненавидеть Феридуна. многие годы испытывая к нему братские, дружеские чувства, видя в нем товарища по несчастью, именно сейчас, когда дело разрешалось. Но нет смысла копаться во всех «почему»; Феридун, остававшийся для меня загадкой, теперь стал мне более понятен.
А в глазах прочитывалась легкая зависть ко мне и нашему общему с Фюсун счастью. Во время того последнего ужина в гостинице «Диван», мы оба, выпив много ракы, расслабились; обсудив детали передачи «Лимон-фильма», мы заговорили о чем-то нейтральном и веселом, что нас успокоило. Феридун наконец собирался приступать к съемкам своего фильма «Синий дождь».
Как-то вечером, когда вдалеке за Стамбулом гремел гром и сверкали молнии, мы с Четином отвезли в Чу-курджуму мою мать. Как всегда, когда она нервничала, мать всю дорогу болтала без умолку. «Ах, как красиво выложили здесь мостовую! — говорила она, когда мы ехали к дому Фюсун.—Мне всегда так хотелось увидеть этот район! Ах, какой красивый спуск! Ах, как здесь все красиво!» Когда мы входили в дом, прохладный резкий ветер, предвестник дождя, поднял в воздух пыль с уличных камней.