Михаэль Штурм не сразу узнал ее – так сильно она изменилась. Осветленные волосы остались в прошлом, они приобрели естественный каштановый цвет и были коротко подстрижены. Лицо было болезненно бледным. В уголках прекрасных глаз появились морщинки, а опущенные уголки губ выдавали затаенную горечь.
Тем не менее, она показалась ему еще красивее, чем прежде, – может, оттого, что без макияжа лицо ее приобрело мягкость и выглядело юным и беззащитным. Здесь, в тюрьме, на ней была обычная застиранная больничная рубашка, глухо застегнутая до самого ворота.
– Привет, красавчик, – встретила она его, – не глядите таким букой! Разве вы не рады снова увидеть меня?
– Замолчите! – приказал ей Пюц. – Ваша дерзость доставит вам еще немало неприятностей!
Губы ее растянулись в искаженной болью гримасе.
– Что же мне еще грозит?
Михаэль Штурм заметил, что на лбу у нее выступили маленькие капельки пота, пульс был заметно учащен. Он откинул одеяло. Она лежала с поджатыми к животу ногами – в характерной для аппендицита позе.
Он задрал ей ночную рубашку, убрал пузырь со льдом и пощупал живот. Она подавила крик.
– Вам больно? – спросил он.
– А вы как думали?!
Живот был напряженный.
– Теперь вы, вероятно, очень горды собой, доктор? – спросила она. – Тем, что засадили меня за решетку?
– Я не намерен обсуждать с вами ваше дело, – ответил он, стараясь говорить жестко, но, не сумев, однако, справиться с дрожью в голосе, – я, в конце концов, пришел сюда, чтобы обследовать вас.
– Значит, вы даже не хотите выслушать меня?
У нее, судя по всему, были сильные боли, и он удивлялся, что она вообще еще способна разговаривать с ним, владея собой.
– Нет, – сказал он.
Директор тюрьмы Пюц хотел вмешаться, но Лилиан Хорн бросила на него такой умоляющий взгляд, что он отвернулся, отказавшись от всякой попытки призвать ее к смирению.
– Даже если я признаюсь вам, что действительно это сделала? – спросила она, и ее глаза превратились в узкие щелки.
– Я это и так знаю, – ответил он твердо.
– Да ничего вы не знаете! – яростно накинулась она на него, и ее тело выгнулось от страшного приступа боли, как натянутая пружина. – Вовсе ничего! Почему вы не хотите, в конце концов, поверить мне? Я не убивала Ирену Кайзер. Я даже не входила в ту ночь в ее дом!
– Пожалуйста, прекратите говорить об этом, – потребовал он, против своей воли пораженный ее словами. – Вы только мучаете себя.
– Но я должна вам это сказать, должна! Почему вы так жестоки ко мне? Я ведь ничего вам не сделала! Почему вы не хотите просто поверить мне?
– Суд вынес приговор…