— Кускус на франк семьдесят дешевле! Готовится за пять минут!
Вид у меня слегка дурацкий, ну да ладно…
Зато утешу сестер, которые думают, что Париж — это очень далеко от Лиона. Мне не терпится сообщить им новость.
— Всего два часа на ТЖВ![15] Совсем недалеко! — сказала я им, когда уезжала.
— Ты видела, сколько стоит билет?!
— Ну… Ну найду я работу! Уж билет купить смогу, не волнуйся.
И я сдержала обещание. Я нашла работу!
Я раздавала бонусы на скидку от торговой марки кускуса и табуле, в двенадцати километрах от Парижа, в предместье, населенном в основном семьями иммигрантов из Магриба. Меня распирало от гордости.
Я позвонила Коринне и Жоржетте.
— Арабки ни за что не станут покупать кускус в консервах! Они готовят его сами!
— Потому-то я там и работаю.
— И как, продаешь?
— Чтобы сделать мне приятное, две-три хозяйки покупают баночку… «На всякий случай, вдруг война, — так одна мне сказала. — Ладно уж, куплю твои консервы»…
— Бедняжка… Очень тяжело?
— Тебе платят процент?
— Нет! Нет! Я на окладе! Это постоянная работа, без дураков! С зарплатной ведомостью и все такое! — кричала я в телефонную трубку.
Только бы они опять не начали ныть.
Прошло три недели, как я уехала из Лиона. Наше последнее собрание — это был ужас. Мы словно боялись грядущего катаклизма. И чувствовали, что больше не увидимся.
— Да ладно вам, никто не умер! Подумаешь, два часа на ТЖВ!
Мне хотелось приглушить общую грусть. У меня душа болела не меньше, чем у сестер, но решение было принято: я еду в Париж.
Обе сестры только и делали, что ахали в телефонную трубку: Сибилла — парижанка!
— Ты была в Лувре?
— Нет еще.
— Ты ходила в Орсе?
— Нет еще.
— Ты видела Эйфелеву башню?
— Нет.
— Ты ездила в Версаль?
— Нет еще. Съездим вместе, когда вы приедете.
— Ага!
Так мы перекрикивались по телефону.
Было решено: я буду приезжать домой раз в месяц, а они ко мне — на каникулы.
— В Париж — на каникулы! Красиво живут ваши дочки, мадам Ди Баджо, — сказал мсье Онетт маме.
С тех пор как умерла его жена, а сын стал педерастом и все соседи перестали с ним здороваться, мсье Онетт проникся к нашей маме симпатией. Кроме нее да Грымзы ему теперь не с кем и словом перемолвиться… «Мало нас осталось на улице Бон-Пастер. И то сказать, квартплата-то как выросла… Заметьте, какой-никакой отбор…» Раз наша мама прошла отбор по денежному критерию, значит, можно с ней и поговорить… Сама же мама ограничила общение до необходимого минимума.
— Она с ними разговаривает?
— Ну… старается как можно меньше, но куда денешься? Не может же она всю жизнь с ними собачиться, как-никак двадцать лет соседи…