— Ну хорошо, а снежный человек? — спросил Гордон, откидываясь в кресле.
Они покончили с обедом. На столе стояла ваза с фруктами.
— Попробуйте каждый день общаться с человеком, у которого нет чувства юмора, — горячо заговорил Горышев. — Я в шутку сказал, что в снегу расцвела земляника. Он поверил. Я сострил про ноющие зубы, он стал писать диссертацию. Тогда с досады я выдумал историю со снежным человеком.
Он взял яблоко и принялся грызть его.
Дубровский встал из-за стола и, не проронив ни слова, взялся за дело, от которого оторвался три часа назад. Он поднял с пола отвертку и, придвинув кресло к панели, принялся искать повреждение в блоке наружного канала.
Гордон изучающе глядел на Горышева.
— Жаль, — сказал он после паузы, — что вам не придется работать на Луне.
Подвижное лицо того выразило удивление.
— Почему?
— А вы смогли бы вдвоем с Дубровским дежурить год?
— Нет, — вырвалось у Горышева. — И я заявляю самоотвод, — сказал он более спокойно. Он положил огрызок на тарелку и совсем успокоился. — Ведь пары можно подбирать в разных комбинациях, — разъяснил он. — И есть станции, где дежурят по шесть человек. Даже по восемь.
— И на каждое место три кандидата! — воскликнул Кашкин. — Кажется, я начинаю понимать, для чего нас сюда присылают!
Горышев улыбнулся.
— Если вы имеете в виду совместимость характеров, — протянул он, — то… в конце концов чувство юмора…
Гордон резко остановил его.
— Я тоже не лишен чувства юмора, — заявил он. — Но с вами я не стал бы дежурить.
Кашкин после небольшого раздумья присоединился.
— Я, пожалуй, тоже. Хотя характер у меня легкий. Даже с налетом легкомыслия.
Горышев испытующе поглядел на друзей.
— Три человека — три несовместимости, — подытожил Гордон.
— Достаточно, чтобы вылететь из кандидатов, — резюмировал Кашкин.
— Вы шутите? — воскликнул Горышев.
Он вдруг повеселел.
— Люблю парней с юмором.
Гордон сказал Кашкину, как если бы Горышева не было:
— Тебе не кажется, что его следует оставить на Земле из чисто научных соображений? Ведь это же просто феномен. Я не так уж сильно разбираюсь в лавинах, ультразвуках и симпатической нервной системе, но что все эти совпадения не случайны, совершенно очевидно.
— Еще бы! — немедленно откликнулся Кашкин, — Три попадания из трех возможных! Какой прибор даст на первых порах такую стопроцентную точность! Приклеить миниатюрные датчики — и, пожалуйста, готовый лавиноскоп. Что там Дубровский с его опытами!
— Готово, — сказал Дубровский, захлопывая дверцу панели. — Так какой опыт собирается поставить на себе Горышев?
— Чудо! — воскликнул Горышев. — Свершилось! Вы свидетели. Дубровский произнес первую остроту. За месяц. А может быть, первую в жизни. Занесем в протокол.