Вечером следующего дня небо заволокло тяжелыми тучами, словно не молодое лето цвело над землей, а скорбела беспросветная осень. Тучи не пропускали к земле ни единого луча небесного света. И бесперестанно кропили лес моросящим дождиком-бусенцом[24].
Дождь совсем не был похож на веселые летние ливни, в нем не было удалого озорства, не было светлой радости. В этом унылом и бесконечном дожде Ульгешу чудились чьи-то слезы.
Ульгешу было страшно. Казалось, лес наводнили чудовища, которых он видеть не мог, зато они прекрасно видели его и собирались схватить. Мальчишка силился успокоиться, твердил то вслух, то про себя, что до болота было еще далеко, а здесь, во владениях Волков, за спиной Стража, никакое чудище появиться не может…
«А если и появится, в такой тьме нипочем меня не разглядит!»
Чернокожий мальчишка и в самом деле почти не виден был в лесной трущобе[25], лишь порой по-звериному вспыхивали желтыми огнями глаза. Ульгеш пробирался по лесу едва не на ощупь, осторожно раздвигая перед собой ветви деревьев. С ветвей срывались потоки воды, но Ульгеш не обращал на это внимания. Одежда давно промокла насквозь, тело щекотали стылые ручейки. Сын Леопарда то и дело смахивал капли с лица.
Сейчас бы да под теплую крышу, да к печке, да закутаться прямо с головой в мягкую сухую овчину… Нельзя. Не для того удрал от Бусого и Волчат, соврав о намерении засесть за дедову книгу о рукословии, чтобы струсить и вернуться с половины пути!
Чем дальше уходил от деревни Ульгеш, тем ему становилось страшнее. До невладения в ногах, до ледяной сосущей пустоты в животе. Страх явился не на пустом месте, Ульгеш вдруг понял, что не из вредности и дикарского упрямства Волки запретили ему соваться в болото. Даже днем — настрого. А сейчас скоро ночь. Беспросветная, воровская, когда всякая нечисть поднимает голову и идет на охоту, а зло и неправда чувствуют себя особенно безнаказанно и привольно…
Выбрал времечко!
Он скрылся бы днем, но днем все работали, стараясь опередить дождь, и Ульгеш, хочешь не хочешь, торчал на глазах у людей. А до завтра промешкаешь, и книга, уложенная в холщовую сумку, может погибнуть. Может, с ее страниц уже сейчас оплывали чернила, а сами страницы разбухали от влаги, слипаясь в бесформенный ком…
Ульгеша вдруг взяло странное зло на Волков. Вот засадили бы его в общинном доме за какое-никакое дело, не пришлось бы теперь от страха помирать. И стыда не было бы. Умаслил бы совесть: не моя вина, хотел пойти, Волки не дали…
Стиснув зубы, Сын Леопарда продолжал торопливо пробираться вперед. Страх — это не трясущиеся губы и бегающие глаза, как кажется многим. Страх — это когда становятся мертвыми ноги, и их приходится насильно переставлять, чтобы совершить еще один шаг. А к поясу привязана толстая веревка, и она тянет тебя назад, напрягаясь все больше. Ульгеш чувствовал: если он остановится, то заставить себя идти дальше уже не сможет. Поэтому шел и шел, стараясь не потерять направление.