Сегодня, когда на очередном докладе член особой пятерки нарком небрежно бросил, что генералу Ермакову надо поехать с ним к товарищу Сталину, чтобы присутствовать на совещании по делу генералов-изменников, – он так и сказал: «генералов-изменников», а не «генерала-изменника»! – поскольку могут возникнуть вопросы к непосредственным исполнителям, Алексей Емельянович, как ни странно, обрадовалоя. Он не смел и мечтать о встрече с вождем, которому безгранично верил, а тут вдруг представилась возможность лично обратиться к нему с просьбой о более тщательной проверке всех обстоятельств дела.
Обращаться с этим к наркому бесполезно – он уже принял для себя решение и готов отстаивать его и навязывать другим собственную точку зрения – раскрыт, пусть еще не до конца, но уже определенно нащупан и непременно будет раскрыт новый заговор военных! В таком ключе был построен его краткий доклад, выслушанный в гробовой тишине, прерываемой лишь чирканьем спички о коробок, когда товарищ Сталин прикуривал.
Перед выездом Ермаков вымылся над раковиной в своей комнате отдыха, обтер тело мокрым полотенцем и надел чистое белье. Нет, не как перед смертью, – хотя то, что он задумал, могло закончиться для него трагически, – а как перед боем.
Садясь в машину, он полагал, что сейчас они поедут на ближнюю дачу товарища Сталина в Кунцево, где среди густого, прореженного просеками парка распласталось низкое и широкое здание дачи, построенной по проекту «придворного» архитектора Мирона Ивановича Мержанова в тридцать четвертом году – скрытая деревьями, с огромным солярием во всю крышу, эта дача любима вождем более других, даже построенных тем же Мержановым на юге. Генерал посещал дачу в Кунцево только один раз, еще до войны, совершенно случайно, когда вынужденно сопровождал наркома, но машины свернули к Кремлю…
Прав ли он, замыслив форменный бунт против наркома? Сумеет ли доказать свою правоту, убедить сидящих за столом облегченных огромной властью людей и, главное, вождя, расхаживающего сейчас по ковровой дорожке с зажатой в руке потухшей трубкой? Не опоздал ли он, генерал Ермаков, со своим бунтом?
Позаимствовав у царя Александра III идею внесудебного Особого совещания при министре внутренних дел, его возродили в новом качестве в тридцатые годы, дав ему право, в отличие от царского, приговаривать к смертной казни. Но кроме дел, направленных на рассмотрение Особого совещания, существовали и так называемые «альбомные дела», о которых было хорошо известно генералу.
Ими обычно занимались трое – Вышинский, Ульрих и Ежов, составлявшие «альбомы», где на отдельных листах кратко излагались дела ста или более человек, и внизу каждого листа стояли заготовленные фамилии «тройки», но без подписи. Если «наверху» на каком-либо листе ставили карандашом единицу, это означало «расстрел», а двойка считалась высочайшей милостью и даровала осужденному жизнь в лагерях на срок не менее