Дима заметил, что у медвежонка разные глаза. Один голубой, другой карий. Из за двери ванной комнаты слышался шум воды. Дима растянулся на кровати, поверх одеяла, подумал: «А что, если я вот так же, безответно, как Агапкин? Один раз у него с Таней все таки случилось. Потом она узнала, что именно в тот день, когда случилось, ее муж чуть не погиб в Галлиполи. И все. Как отрезало. Хотя, конечно, ее тянуло к нему. А Соня какая то непроницаемая. Может, я неправильно себя веду? Она охраняемое лицо, ничего между нами быть не может, пока, во всяком случае. Иногда мне кажется, ее тоже тянет ко мне, но потом возникает отторжение, холод. Мы слишком мало знакомы, я ничего не понимаю… Соня, Соня… Фрактальность времени… повторяемость…»
Вода в ванной перестала шуметь, но Дима не заметил. Он заснул. Проснулся от громкого телефонного звонка. Открыл глаза, увидел Соню, полностью одетую, в джинсах, в свитере, с трубкой в руке.
- Да, Фазиль. Доброе утро. Простите, мы проспали, - продолжая разговаривать, она улыбнулась Диме, подошла, погладила его по голове. - Фазиль, вы полчасика подождете? Да? Вот что, вы зайдите в отель, позавтракаем вместе и сразу поедем.
- Почему ты меня не разбудила? - спросил Дима, сел, поймал ее руку.
- Ты так хорошо спал, - она мягко высвободила кисть, - наверное, ты не выспался, глаза у тебя красные. Все, теперь вставай. Пора завтракать и ехать. Я спускаюсь, жду тебя в ресторане.
На полу у кровати стояла ее открытая сумка, в ней уже лежал ноутбук, из бокового кармана торчала всклокоченная плюшевая голова медвежонка.
Москва, 1922
Поздней ночью Михаила Владимировича из госпиталя повезли в Кремль, на внеочередное закрытое совещание Политбюро, посвященное состоянию здоровья товарища Ленина. Эти ночные посиделки были похожи на сходку заговорщиков, проводились в узком кругу, в тайне от самого Ленина. Присутствовали Троцкий, Сталин, Бухарин, Рыков, Зиновьев с Каменевым. Никаких секретарей не звали, протоколов не вели. Из врачей пригласили только Семашко, Тюльпанова и Свешникова.
Тюльпанов докладывал.
- В настоящий момент состояние Владимира Ильича можно счесть удовлетворительным. Впрочем, само по себе течение болезни столь неопределенно, волнообразно, что строить какие либо прогнозы мне кажется невозможным. Зловещую роль в развитии заболевания, безусловно, играет вражеская пуля, и я осмелюсь предположить, что именно ранение тут возымело роковое значение, так сказать, послужило пусковым механизмом недуга. Пуля, застрявшая в глубоких слоях кожи над правой ключицей, способна давить, прижимать одну или даже несколько артерий, тем самым ограничивая приток крови и кислорода к мозгу.