Она не сразу поняла, что происходит, сначала всего лишь испугалась неожиданных ощущений и, только когда поднесла к лицу ладонь, из пор которой тоже мало-помалу начинала сочиться черная жидкость, закричала:
— Не-э-эт!
Видимо, желание избавить меня от серебряного стража оказалось слишком сильным. Настолько сильным и страстным, что плоть наследницы рода Ра-Гро тоже не смогла ослушаться просьбы-приказа.
— Нет… этого… не должно… было… — Слова исчезали в черном потоке, хлещущем из горла.
А ведь все закономерно. Мое серебро, хоть и растворенное в крови, все равно оставалось живым и обособленным, а твое, сестричка, твое — часть тебя самой. Неотъемлемая и безвольная. Если бы у тебя нашлось время на размышление, ты непременно поняла бы это и не стала рисковать, стремясь отомстить, но, видно, исчезновение Борга разбило вдребезги чашу твоей выдержки. Ты решила, что я смеюсь над тобой и только потому остался? Решила, что хочу поиздеваться, ведь никакое оружие не могло причинить мне вред, а твой шепот не мог побороть голос свободного серебра в моей плоти? И даже если бы я сказал, что умираю, не поверила бы, посчитав мои слова шуткой, придуманной, чтобы причинить боль…
Женщина попробовала удержаться в сидячем положении, опираясь на руки, но ладони разъехались в стороны на скользком от крови полу, и сотрясаемое крупной дрожью тело рухнуло в ворох быстро напитывающихся черной влагой одежд.
— Не… должно…
Возможно, она могла бы выжить, но растерянность оказалась орудием убийства надежнее, чем все прочие: говорящая беспомощно скребла доски скрюченными пальцами, выплевывала кровяные сгустки и даже не помышляла о том, чтобы попробовать приказать собственному серебру остановиться.
У тебя получилось бы, сестричка. Но мне по странному стечению обстоятельств не хочется подсказывать тебе путь к спасению. Наверное, потому что я вдруг вспомнил взгляд Борга, в котором плясали отблески костра, отраженные острой сталью, и ладонь рыжего, судорожно стиснувшую мое плечо в поисках поддержки, когда мои ноги и так еле меня несли.
Располагать возможностью подчинить себе весь мир и погибнуть по собственной неосторожности… Но, с другой стороны, не попытайся говорящая осуществить сжирающее ее изнутри желание уничтожить одного-единственного противника, получила бы она удовлетворение от стоящих на коленях тысяч людей?
Ты оказалась невероятно отважной, сестричка. Недальновидной, быть может, но смелости тебе не занимать. Или ты всего лишь устала от благоразумности и осторожности, которым вынуждена была подчинять свою жизнь с раннего детства? Тебе ведь приходилось прятать ото всех не только свои чувства и намерения, но даже лицо…