— Это колдовство, — злобно прошипел Ласт, привлекая внимание короля. — Разве вы не слышали, что он говорил?
— Я слышал разгневанного молодого человека, демонстрировавшего выдающуюся преданность своему слуге, — отозвался Арис. Он решил выместить собственную неловкость на брате и потому говорил холодно и неприветливо.
— Вы околдованы. Вы думаете, я не заметил, как вы его высматривали? Спросите себя, что так влечет вас? — И добавил, показывая, что имеет в виду не только гневные слова Маледикта: — Спросите себя, какой человек может вынести удар кнута — и не пострадать?
— Гордый человек, который отказывается признать, что ранен, — ответил Арис. — А какой человек приносит с собой кнут, чтобы избить неуклюжего слугу, и поднимает его на равного, да еще в чужом доме? Думаю, ты засиделся в городе, Мишель. Отдых пойдет тебе на пользу. Отправляйся домой, в Ластрест.
Ласт проскрежетал в ответ: «Как прикажете, сир», развернулся к конюшне и проговорил, уже более пылко:
— Он опасен, Арис. Надеюсь, тебе никогда не придется пожалеть, что предоставил ему столько свободы.
— Мишель, — позвал Арис, немного остыв, но Ласт ушел. Арис со вздохом опустился на садовую скамейку, специально выбрав ту, с которой не были видны забрызганные кровью кусты и газон.
* * *
Мишель Иксион, граф Ласт, затаился в засаде. По прибытии в Ластрест он обнаружил, что Янус и Амаранта объезжают владения, но его ярость требовала немедленного выхода. И вот вместо того, чтобы заняться разбором корреспонденции, счетами, просителями, Ласт сидел в библиотеке, двери которой были распахнуты, являя взгляду холл и входную дверь. Окна с коваными решетками выходили на розовые кусты и аккуратно подстриженную лужайку. Ласт прислушивался, стараясь уловить цокот копыт, говорящий о том, что сын и его невеста возвращаются.
Изнуряющее полуторадневное путешествие и удаленность от дерзкого языка Маледикта ничуть не улучшили настроения графа; спокойствие его было напускное, под маской клокотала ненависть.
Сначала послышался цокот; конские копыта пробарабанили к конюшням, разбрасывая щебень на подъездной аллее. Ласт сдвинул брови. Не мешало бы сыну поберечь чистокровных лошадей. Не успел он подумать об этом, как услышал громкий женский окрик; кони пошли медленнее.
Несколько минут спустя входные двери распахнулись и по мрамору пола в холле застучали две пары сапог. Граф поднялся и вышел навстречу. Янус и Амаранта задержались, снимая перчатки. Щеки у Амаранты раскраснелись, и Ласт подумал, что жар под ее кожей вызван гневом, а не физической нагрузкой, судя по жесткой улыбке на лице Януса, по тому, с каким шлепком она швырнула перчатки на стол в холле.