Всухомятку, без кондиционеров, без москитных сеток, без телевизора, без бара с охлажденными напитками… Я — горожанин до мозга костей, к тому же давно привыкший к самым утонченным усладам жизни, жестоко страдал, с каждым днем все сильнее и сильнее. Конечно, перед Верой я делал вид, что счастлив, что все мои мечты сбылись, но опытную женщину сложно было обмануть. Она меня украдкой жалела: носилась со мной, как с ребенком, старалась делать все сама, даже если это была грубая мужская работа.
Член вскоре зажил, и мы несколько раз трахнулись у воды на одеяле, но этот неловкий секс не имел никакого отношения к тем моим фантазиям, которым было посвящено столько ночных холостяцких забав. Все было как-то не эротично, не возбуждающе, неуклюже. Вдобавок кругом песок и песочная пыльца — на зубах, в волосах, на одеяле, в воздухе…
Согласитесь, хорошо отрежиссированные и раскадрированные фантазии очень тяжело поддаются постановке в реальной жизни. Главным образом, потому, что фантазии, как некий вид творчества, — тоже искусство, и, как любое искусство, являются особым, прикладным, стерильным, предвзятым взглядом на вещи, а попросту говоря — грубой подделкой подлинной жизни. Так в сексуальных фантазиях все неизбежное, что мешает, отвлекает или не так красиво, как хотелось бы, а иногда и неприглядно или неблагозвучно, в мечтах сразу вырезается из кадра или изначально не подразумевается. Вот девушка лежит так-то. А ты по отношению к ней так-то. И все это очень возбуждающе. А в следующей сцене она уже в совершенно другой позе. Тоже очень жаркой. А где промежуток — вся эта неповоротливая возня с переменой поз?
А где песок? Где пронзительный пугающий крик птицы, доносящийся из чащи? Где, в конце концов, крылатый кровосос со стереоскопическим желтым глазом? Не говоря уже о том, что все эти позы совершенно неестественны и потому неудобны, а зачастую и неприменимы. И так далее, и тому подобное, и в том же духе…
В общем, через неделю я начал открыто грустить. Даже выпивка не помогала, а только усугубляла положение. Я знал, что, когда грущу по-настоящему, эта грусть, как в зеркале, отражается в моих глазах, особенно в вечернее время при свете заката, и никакими сценическими ухищрениями невозможно этого скрыть. Я даже стал прятать глаза.
— Отступись! — однажды у вечернего костра сказала Вера. — Я же вижу, что ты на пределе!
Я, небритый, с поцарапанным лицом, безостановочно чешущийся, злой — Робинзон Крузо в худшие свои дни, — глотнул из горлышка поганого теплого виски:
— Наш самолет только через неделю…