В спортивный клуб, который я посещал два-три раза в неделю, ехать не хотелось. Не то настроение. Да и не прорваться.
Я не стал, как обычно, оставлять свой джип у подъезда, на небольшой охраняемой стоянке, а отогнал его в подземный гараж, где у меня было собственное место. И позвонил Вовочке.
Вовочка еще ни разу не был в моей новой квартире. С ней я возился, по меньшей мере, три года, три года выпало из моей светлой и единственной жизни, и под конец уже ничего не хотелось. Довольно долго я искал подходящий вариант, перезнакомившись с половиной московских риэлтеров, затем оформлял сделки купли-продажи, далее собирал при помощи своих помощников тонны документов. Помимо прочего мне потребовалось разрешение на объединение шести квартир, а еще разрешение на перепланировку, которое удалось сделать только благодаря звонку из мэрии. Потом еще полтора года я занимался ремонтом и покупкой мебели.
Последнее время мы с Вовочкой общались нечасто, примерно раз в полгода. Я был все время занят, выпивал редко, к тому же у меня появилось в последние годы много новых друзей, совершенно иной категории. А Вовочка давно бросил работу и целыми днями трескал с дружками ханку. То и дело попадал в милицию, где ему регулярно отбивали почки и все время пытались завербовать. Однажды он отсутствовал в моем поле зрения целый год — с его слов, жил в глухой деревне у родни (наверное, прятался от кредиторов), пил чистейший самогон и дрался у сельского клуба на осиновых колах деревня на деревню. Причем в этих стычках выступал наемным бойцом: кто больше нальет, за тех и сражается. Он знал, что я переехал на новую хату, и при случае всегда старался напроситься в гости. Но я пригласил его сюда в первый раз.
Он робко вошел, прикрыл за собой тяжелую бронированную дверь, обшитую красным деревом, и с любопытством огляделся.
— Вот это да! Прямо дворец шейха!
И действительно, он оказался внутри просторных хором, зашитых в зеленый мрамор. Колонны с капителью, статуи, лепнина, китайские вазы в человеческий рост, персидские ковры, изящная мебель. Мягкий зеленоватый свет и удивительная тишина. Впрочем, еле слышно играла музыка, что-то из классики.
С его стоптанных ботинок грязь стекала прямо на холеный глянец плитки. Заметив это, он побелел от ужаса и вскочил на коврик у порога.
— Ничего страшного, — сказал я, — раздевайся, проходи.
Он снял ботинки, оставив их на коврике, скинул тонкую замызганную курточку и, не смея претендовать на вешалку и на место в шкафу, бросил ее поверх ботинок. Правильно решил. Не могу же я эту заразу повесить в шкаф, рядом со своими великолепными шмотками.