Заходит в гости режиссер Оливер Стоун со светловолосой голубоглазой красавицей-женой — актрисой.
— «Взвод» — это моя исповедь, — объясняет он. — Я провел во Вьетнаме год и показал в картине все, что за тот год увидел.
— В каком году вы там были? — спрашивает отец.
Выясняется, что они находились там в одно и то же время. И хотя «с разных сторон» — воспоминания их похожи: полуразрушенный Лаос, раненые, ночные налеты и смерть, которая совсем рядом.
— Собираюсь снимать фильм о Второй мировой. Главная героиня — русская, место действия — немецкий концлагерь…
Стоун с женой быстро уходят — завтра съемочный день, к тому же дома ждет новорожденный сын. Дожидаясь лифта перед огромной мастерской Шемякина, Стоун обнимает жену и с удовольствием вдыхает запах ее волос. Считается, что художник всегда одинок. Это так, но, к счастью, бывают и исключения.
— Ну что ж, поехали к отцу! — поднимается Шемякин с огромного старинного кресла черного дерева.
«Отец» — низенький, толстый, с добрыми улыбающимися глазами грузин — хозяин ресторана в центре Нью-Йорка, уже ждет нас. Сегодня — 9 мая, ресторан для американцев закрыт, оркестр играет «День Победы», накрыт стол. Темнеет быстро, наступает теплый весенний вечер, и нет-нет да и появится в проеме закрытой стеклянной двери лицо очередного любопытствующего: «Что за праздник сегодня отмечают русские?»
Шемякин встает — большие руки, за толстыми линзами очков сурово блестят темные глаза: «За День Победы, за нашу Победу!» И опять гремит оркестр, и сверкает блестками маленькая армянская танцовщица, и «отец» по-хозяйски суетится вокруг стола, ухаживая за каждым гостем. Шемякин говорит мне тихо:
— Два месяца назад у него убили единственного сына. Открыли дверь и из автомата, в упор.
— За что?
— За что-то, а может, и ни за что, так просто. А если серьезно, то это дела «общественности» (так у нас называют русско-еврейскую мафию). Убить человека стоит всего 700 долларов.
Шемякин закурил, глубоко затянувшись:
— Тогда я пришел к нему и спросил: «Можно, я буду вас звать „отцом“?» И он ответил: «Можно, сынок».
Над Нью-Йорком опускается ночь, ворчат поливальные машины, улицы пустеют — как-никак уже четыре, неугомонны лишь огни рекламы. В дверях ресторана стоит маленькая фигурка — это «отец», глядя нам вслед, он по-прежнему улыбается…
…Вскоре папа помог организовать приезд Шемякина в Москву — несмотря на перестройку, пришлось «нажимать на рычаги». Были приемы, конференции, интервью. Отец написал восторженную статью, упомянув о «трагедии художника вне России». Шемякин резко выступил в ответ: «Не надо говорить за меня. Не было трагедии». Что отцу оставалось после этого делать? Он продолжал хранить память о нескольких неделях дружества…