– Результат сообщу тебе завтра. Время терпит.
Вальтер поблагодарил его, подождал немного, пока освободятся доноры, и ушел с ними, размахивая в воздухе, чтобы они скорее высохли, четырьмя картонками, где была написана фамилия и группа крови каждого из них. Гармония у себя в реанимации уже многое успела сделать за это время.
– Я тебя сменяю, – сказал Вальтер. – Можешь возобновить обход.
Кусочек пластыря на кончике правого указательного пальца мешал. Он сорвал его. И занялся невидимой веной самой очаровательной девушки с санитарной машины – брюнетки с длинными волосами и загорелым лицом. Вата, которой он протер ей сгиб локтя, сделалась черной.
– Извините, – сказала девушка. – Сейчас у нас практически нет никакой возможности вымыться, а работа грязная.
– Прекрасно понимаю. А как дела вообще?
– Сейчас не так уж плохо, только слишком далеко приходится ездить. Противник отрывается.
Она помолчала немного, глядя, как стекает во флакон ее кровь, потом, словно устыдившись, опять вернулась к теме гигиены:
– Самое неприятное – это ощущать себя грязной. Когда случайно попадается какой-нибудь ручеек, то лишь окунешь в него зад, а на большее и не рассчитывай.
– Это уже неплохо, – сказал Вальтер. – У нас-то сейчас под боком озеро. А так и нам иногда приходится тяжко.
Он тоже стал смотреть на кровь, торопливыми каплями стекавшую во флакон. Слово, которое употребила девушка, надо сказать, прозвучавшее вполне естественно, заставило его подумать о Гармонии – ассоциация столь предсказуемая, что это поначалу развеселило его. Одно время госпиталь находился в сухом горном районе, куда воду привозили в грузовике-цистерне и распределяли очень скудными порциями. Он невольно улыбнулся, представив себе Гармонию, совершающую туалет при помощи простого ведра, причем, наверняка весьма ловко и искусно, потому что всегда, когда он ее видел, она была аккуратной и гладкой, как галька, с туго натянутой кожей, похожей на хрупкую статую, вид которой почему-то ассоциировался у него с чем-то совершенно противоположным смерти, которая вот уже сколько месяцев описывала круги вокруг него.
Физическому желанию обычно несвойственна ироничность, и он совершенно естественно размечтался о нежных интимных местах Гармонии, внешне вроде бы созданных лишь для удовольствия, но на самом деле они имеют в конечном счете иное предназначение и вызывают одновременно чисто детское отвращение и желание близости. При этом возникает отчетливое ощущение «другого», некоего странного чудовища, где обнаруживаешь одновременно и жизнь, и смерть, жизнь-смерть, сладостную жестокость. К Вальтеру такие мысли по поводу Гармонии приходили, конечно, не впервые, но в его сознании верх всегда одерживал обобщенный образ этого совершенного, независимого существа, живущего в таком явном мире и согласии с самим собой, что созерцание его не могло вызвать никакого иного чувства, кроме нежности. Он поискал ее глазами сквозь зазор между пологами палатки. Гармония в этот момент двигалась своей стройной, грациозной походкой от десятого к восьмому, скорее деловитая, нежели обходительная, преисполненная какого-то бесконечного внимания, преклонения скорее перед творением, нежели перед Богом или его святыми.