командный интерфейс. Их снаряжение весило не меньше пятидесяти килограммов.
Операция была тщательно спланирована и подготовлена. Каждый знал, что ему делать. На интерфейсах был план здания с указанием объекта атаки. Все движения и действия были сотни раз отрепетированы.
Акция продолжалась всего несколько минут. На стеклянных экранах одна за другой погасли красные точки. Некоторые из монахов были убиты во сне. Никто не успел подать сигнал тревоги. Никто не ускользнул.
Когда десять наемников спускались по желтому склону пылающей горы, унося с собой сокровище, значение которого они и представить не могли, ночной ветер все еще завывал в белоснежных горах Иудейской пустыни.
Я — Сумрачный, я — Безутешный, я — Вдовец,
Я Аквитанский князь на башне разоренной,
Мертва моя Звезда, и меркнет мой венец,
Лучами черными Печали озаренный.[2]
Жерар де Нервалъ. El Desdichado[3]
Мы не виделись с отцом уже одиннадцать лет, когда наш семейный поверенный позвонил мне и сообщил, что он умер.
Никогда не знаешь, что следует говорить в подобную минуту, и я чувствовал, что моему собеседнику на другом конце линии еще более не по себе, чем мне. Наступившая пауза была вызвана отнюдь не обрывом связи между Парижем и Нью-Йорком. И не тем фактом, что я уже года четыре ни слова по-французски не произнес. Я просто не знал, что сказать.
Прошло одиннадцать лет с тех пор, как я поселился в Нью-Йорке, семь — как начал работать сценаристом на телевизионном канале Эйч-Би-Оу,[4] обольстив производителей клубнички французским шармом, привнесенным в передачу «Воскресная ночная жизнь», три — как мой сериал «Сексуальная лихорадка» побил все рекорды в рейтингах, потому что зрители не привыкли к такой откровенности на телевидении, и всего лишь год — как я решил покончить с игрой в пресыщенного миллионера, который швыряет доллары на кокаин и роскошные рестораны, поскольку не знает, что делать с таким количеством нулей в чековой книжке. В тот день, когда от меня ушла Морин, я понял, что превратился в худшего из американцев и давно перешел запретную для самого себя грань. Если тебя бросает второразрядная актриса, которая чаще нюхает порошок, чем позирует перед камерой, в голове быстро проясняется. Больше я к кокаину не прикасался. Насколько сильно любил я его когда-то, настолько же сильно теперь ненавидел. Можно сказать, что все это вернуло меня на праведный путь. Печальный и одинокий путь, но я старался не причинять больше зла никому и в первую очередь самому себе.
Короче, о Франции я не вспоминал, отец почти перестал быть кошмаром, а Париж сократился до Эйфелевой башни с почтовой открытки. Прошлое казалось мне таким далеким, что я невольно изумлялся, когда в ресторанах Гринидж-Виллидж официанты обращались ко мне «мсье» на своем ломаном французском.