Потом сержанты вели их вниз. Заставляли раздеться, выдавали одеяла, запирали в камерах-палатах. Возвращались в дежурку, курили, зевали.
А после десяти стало повеселей. То и дело к дверям подъезжали “уазики” и “Жигули”, в дежурку вводили или втаскивали клиентов. Двое-трое были в полном отрубе и при деньгах. Хоть и небольших, но все же. Радуясь, что их не обобрали при задержании, Елтышев делал опись. Вместо “3320 рублей” у одного записал “1320 рублей”, у другого вместо “2598 рублей” — “598 рублей”. Мысленно получившиеся четыре тысячи поделил среди своих: по тысяче пятьсот им с врачихой, по пятьсот — сержантам.
Около двенадцати привезли сразу шестерых. Молодые парни, ершистые; пьяные, конечно, но больше — возмущенные задержанием. Одному даже руку пришлось заломить.
— У “Летучей мыши” взяли, — объяснил дэпээсник. — Там концерт сегодня, бухих будет до жопы.
— Вези-вези, — покивал Николай Михайлович. — Всем место найдем...
С парнями пришлось повозиться. Признавать свое алкогольное опьянение они отказывались, то предлагали договориться, то начинали угрожать и хамить; тот, кому заламывали руку, утверждал, что он журналист.
— Ну-ка, журналист, — не выдержала обычно молчаливая врачиха, — присядь десять раз.
— Что?! Я вам кролик подопытный, что ли?
— Тогда оформляем, — врачиха взяла ручку. — Фамилия-имя-отчество?
— Да с какой стати?!
— С такой — у тебя налицо вторая степень. Давай-давай документы.
Назвавшийся журналистом матернулся и стал приседать. Его повело, завалился набок. Врачиха усмехнулась:
— Ну вот, а говоришь — нормальный.
— Да я устал просто!..
С горем пополам удалось обработать парней и спустить вниз. Денег при них оказалось в общей сложности тысяч пять, но забирать часть Елтышев опасался — все-таки не настолько пьяные. Еще начнут ходить куда-нибудь, заявы катать.
— Ох, жарко-то как, — выдохнула врачиха и достала из пакета бутылку с водой. — Лето совсем, а они все отопление...
— На следующей неделе опять похолодание обещают, — без охоты ответил Николай Михайлович.
С этой врачихой они дежурили довольно часто, но, бывало, за сутки не обменивались и десятком фраз. Сидели за одним столом, а как бы и порознь, каждый выполняя свою работу. В конце смены делили деньги, расходились... Когда Елтышев натыкался взглядом на огромное ее лицо, на толстые руки, его окатывало отвращение, и он с жалостью представлял мужа врачихи. На ее безымянном пальце, почти заросшее кожей, желтело обручальное кольцо... Как он с ней такой, бедолага...
Но тут же вспоминалась его собственная жена — тоже полная, тоже с окаменело-угрюмым выражением на лице. “А ведь такой девчонкой была...” Когда была?.. Лет тридцать назад. А потом потекло, потекло, и нечего вспомнить, нечему удивляться... И не поймешь, когда вместо девчонки, от которой не отлипал, рядом оказалось привычное, необходимое, но неинтересное существо. Жена.