Уехал Михаил в полночь; он ни за что не хотел оставаться ночевать, хотя Прасковья Григорьевна усиленно уговаривала его.
- Спасибо, однако не могу, не в моих это обычаях, - говорил он, ведь в доме вашем девица находится.
- Вишь, какой обходительный! - сказал отец, когда Михаил ушел. Сурьезный человек. Ты с ним, Ксенька, поласковей. Худ он, правда, да ничего, обхарчуем. Справный будет мужик.
Ксения ничего не ответила, пошла спать. Вот и отец говорит так, будто все решено. "Господи, не хочу я замуж, не хочу!"
С заплаканными глазами шла она утром на ферму. Хмурое было утро, холодное, и на сердце у Ксении было хмуро, пасмурно. Она уже прошла Козулинский лес, как услышала за спиной чьи-то шаги, обернулась и охнула: с холма бежал к ней Ченцов.
- Доброе утро, - сказал он. - Вот ты, значит, какой дорогой ходишь?
Ксения молчала.
- Ты что, всегда такая серьезная? - спросил он.
- А ты злой, - сказала она, - зачем ко мне пристаешь?
- Да так, хочется.
- А мне-то ведь не хочется, зачем же ты...
- Ну, мало ли что тебе не хочется, - сказал Алексей и засмеялся, - я еще с тобой на танцы пойду.
- Куда?
- На танцы.
- Обязательно - баян твой слушать.
- Нет, на баяне я уж давно не играл, - серьезно сказал Алексей, - а захочешь, для тебя сыграю. Приходи сегодня на вечерку, ждать буду.
- Ну пожалуйста, оставь меня! - умоляюще проговорила Ксения.
Он остановился, заглянул ей в лицо.
- Приходи в самом деле, а?
Она чувствовала, что краснеет под его взглядом, и нахмурилась, сказала с упреком:
- Нехорошо. Иди своей дорожкой.
- А вот до речки дойду и распрощаемся, - усмехаясь, ответил он.
И действительно, возле реки он помахал рукой, крикнул: "Приходи вечером!" - и пошел по тропинке вдоль берега. А Ксения поняла, что он совсем не ожидал ее в лесу, как ей показалось сначала, что этой дорогой ему просто ближе ходить к гаражу. И снова тоскливо стало у нее на душе.
Но забыть слова Алексея она не могла. И старалась о них не думать, а думала весь день. Вечером, вернувшись домой, Ксения, не находя себе дела, бесцельно толкалась по двору, наконец взяла ведра, коромысло, пошла за водой. И хотя идти до колодца ей было недалеко - две избы обогнуть, - шла долго и все останавливалась, прислушиваясь к далеким голосам девчат, к веселому напеву баяна.
Ведра с водой показались ей необычно тяжелыми, она поставила их у сарая на лавку и сама присела рядом. У нее горело лицо, часто стучало сердце.
- Ксень, ты где? - выглянув из избы, спросила мать.
Ксения молчала. Прасковья Григорьевна разглядела ее в сумраке, сказала: