– Брось, Нина! Твоя игра в наивность, прости, начинает раздражать меня. Ты прекрасно понимаешь, где правда. Но тебе, рожденной в богатстве... Погоди, погоди! Дай кончить. Твой либерализм, конечно, – красивый жест. Твой альтруизм есть результат поповского запугивания тебя каким-то Страшным судом, каким-то «тем светом». При всех твоих плюсах натуры в тебе много наследственных минусов, в которых ты, в сущности, и не повинна. Ты, дочь богача, и не могла быть иною.
Нина в упор смотрела на Протасова большими печальными глазами. Протасов, больно стегая Нину словами, залюбовался ею. «Какая ты красавица!..» – чуть не проговорил он вслух.
– Спасибо за лекцию... Но я ведь не курсистка, Андрей, – иронически сказала Нина. – Так что же ты от меня все-таки требуешь? – внезапно загораясь, почти вскрикнула она.
Протасов привстал с земли на колени и, заложив руки в карманы штанов, приготовился высказать свою мысль до конца.
– Я требую того, чего ты не в состоянии исполнить, – с грустью начал он и сделал маленькую паузу. – Я требую, чтоб ты все свое имущество отдала на борьбу освобождения народа. Я требую, чтобы ты стала такой же неимущей, как и я. Ты погляди, какие муки терпят так называемые «царские преступники». Ими переполнены тюрьмы, каторга, ссылка. Я весь заработок отдаю им. У меня за душой ни гроша... Я требую... не требую, а нижайше прошу тебя стать ради высокой цели нищей. – Он опять сделал паузу, подкултыхал на коленях к взволнованной Нине, неосторожно опрокинул бутылку бургундского и взял Нину за руку: – Тогда мы, равные с тобой во всем, начали бы новую жизнь. Твоя совесть, Нина, стала бы сразу спокойной, и в этом ты обрела бы большое для себя счастье. Но нет, – вздохнул Протасов, выпустил ее руку, закрыл глаза и отвернулся. – Этого никогда не будет. Нет...
Тогда Нина бросилась ему на грудь, заплакала и сквозь слезы засмеялась.
– Андрей, Андрей!.. Какой ты чистый, какой ты замечательный!..
– Я грязный, я обыкновенный... Меня даже упрекают, что я пляшу под дудку капитала... Нет, плохой я революционер... – с холодным равнодушием принимая ее ласки, сурово ответил Протасов. Он поднял бутылку, взболтнул ее. – Вот... и бутылку опрокинул. Все вытекло, – сказал он, пробуя улыбнуться. И вдруг почувствовал, как внезапно, от близости любимой женщины, все забурлило в нем, кровь одуряющим вином бросилась от сердца по всем жилам. Он – красный, растерянный – хотел впервые обнять Нину, но все-таки сдержался.
– А хочешь, я нарисую тебе другой проект возможного существования? – утирая слезы и бодро улыбаясь, сказала Нина.