Зеленый абажур горящей лампы бросал загадочный, холодный свет на все.
Держась за щеку, Нина с настойчивостью в голосе сказала:
– Я не могу больше оставаться здесь. Если вы, отец, не благословите меня на это, я принуждена буду уехать без пастырского благословения. Я не могу, я не могу... Чаша моего терпения переполнилась...
Отец Александр подумал, понюхал табаку.
– Я затрудняюсь понять, – заговорил он сухо, с оттенком угрозы, – на кого же вы оставляете ваши работы, прекрасно начатые вами, вашу больницу, богадельню, школу, церковь, наконец? – Он не спеша посморкался, приподнял руку с вытянутым указательным пальцем, с зажатым в горсти платком и смягчил до шепота свой драматически зазвучавший голос: – Муж, наконец... Ваш супруг, болящий Прохор Петрович, оскорбивший вас, дорогая дщерь моя, в припадке недуга. С ним как?
Нина вхлипнула, опустила руку со щеки, поднесла к глазам платок.
– Но я не могу! Но я не могу, – выкрикивала она, нервно пристукивая каблуком и дергаясь полными плечами. Встала. Изломанной походкой прошлась, прижалась спиной к теплой печке. Руки, как мертвые, плетями упали вниз, голова вздернулась в сторону, подбородок дрожал, веки часто мигали, крупные слезы текли по щекам, по пеньюару.
Отец Александр, затрудненно дыша, в мыслях прикидывал назидательное слово набожной, но терявшей прямой путь женщине. Нина машинально крутила платок в веревочку. И вот она говорит:
– Я должна вам, отец Александр, признаться... Как мне ни больно это, а должна... – Она остановилась, чтоб перевести дыхание. – Я люблю Андрея... Андрея Андреича Протасова.
– То есть как любите? Простите, не понимаю.
– Люблю, как самого близкого друга своего. Вы удивляетесь? Странно. Что ж тут такого... нехорошего? – Платок закрутился быстрей в ее руках. – И еще... И еще должна признаться вам, что я... – Нина опустила голову и, вздохнув, метнула взглядом по своему животу. – Я... беременна.
Отец Александр полуоткрыл рот, медленной рукой снял с глаз очки и с испугом прищурился на Нину:
– Вы?! Вы? Беременны?
– Но что ж в этом странного, отец?
Рот священника открылся шире, в глазах блеснули искры гнева.
– Хорошо!.. Похвально!.. Оччень хорошо! – саркастически бросал он, весь дергаясь и потряхивая волосатой головой. – Сему греху наименование – блуд.
Брови Нины удивленно приподнялись, и она сама, стоя у печки, приподнялась на носках и попробовала скорбно улыбнуться:
– Что ж тут удивительного?.. Я замужняя, и отец моего будущего ребенка – муж мой.
Отец Александр хлопнул себя ладонью по лбу, быстро отвернулся от Нины и в замешательстве стал перестанавливать с места на место вещи на столе. Потом с треском отодвинул кресло, встал и подошел к Нине с протянутыми руками: