Интендант, посмеиваясь, разменял. На извозчике поехал по пустым улицам Семен Семенович домой.
На выигрышные деньги решил кутнуть.
После службы вошел в первоклассную, превосходно пахнущую парикмахерскую, чтобы сесть в кресло перед огромным, ясным зеркалом и погрузиться в атмосферу элегантной услужливости.
Швейцар у вешалки, в синем безукоризненном сюртуке с бархатным воротником, обшитым золотым галуном, медленно и величественно, не сходя с места, с поклоном принял верхнюю одежду.
Мальчик в синем мундирчике, обшитом бесчисленным количеством пуговиц, весь внимание, стоя у вешалки, ждал приказаний мастера.
Очередной мастер вышел на середину:
– Мосье, прошу… – указывая на свободное кресло, подкатил его; нагнувшись, почтительно спросил:
– Мосье желает постричь, побрить, причесать? Мальшик, манто! И легкий белоснежный халат уже перешел рук мальчика в руки мастера и окутал кресло с фигурой чиновника.
– Мальшик, воды!
Фигура мальчика моментально исчезла за стеклянной перегородкой.
Бесшумно ставится прибор на мрамор перед клиентом. Щеки друга-Сенечки выбриты; бородка подстрижена.
– Не желаете ли, мосье, взглянуть?..
Усы завиты и нафиксатуарены; снят халат; куафер отошел на шаг вправо, склонил голову набок и произнес:
– Voila.
Сенечка дал ему рубль на чай.
– Мерси, – пряча деньги и кланяясь, сказал мастер. И закричал точно по телефону: – Мальшик, чисть!
Швейцар, не сходя с места, помогает одеться.
Вручает головной убор, палку чиновнику.
Медленно направляется к двери и неторопливо открывает ее.
Мальчик, стоя поодаль, кланяется, говорит: «До свиданья, мосье».
Дальше ресторан.
Дальше увеселительный сад.
– Сеня, – говорит она ему, – вот налево у колонны сидит Петрова со своим гвардейцем, недешево она ему будет стоить, смотри, смотри, как граф Губе впился своими глазами в меня… но он глуп и противен мне.
Дивно провел неделю друг-Сенечка.
Снова появился он в клубе со своим заветным рублем. На портсигаре засияла его монограмма, в зубах заблестел янтарный мундштук.
Все чаще стал поговаривать о самоубийстве. Приятели продолжали угощать рюмкой водочки Сенечку.
Дома говорил, что на службе его преследуют, обходят чинами и орденами, и утверждал, что покончит жизнь самоубийством.
Совершил раз в жизни Черноусенков героический поступок, но не из уважения к человечеству, не ради окрыляющей мечты, а ради того же начальства.
Заметил друг-Сенечка как-то, пируя на счет счастливых игроков, за отдельным столиком полную барышню среди более трезвых молодых людей.
Извинился он перед своими собутыльниками, пробрался к столику.