Мальчик хотел посмотреть в окно, но девочка не отвела рогожи, а упорно звала его в избу.
– Поди, – говорила она, – поди сюда в избу… Ишь ты какой молодчик! И чья это только на тебе такая шапка ухастая?
– Шапка дедкина.
– То-то, ты в ней ишь… как купец, пригожий. Она у тебя, гляди, в середке-то еще, должно быть, пуховая?
– С перьями.
– То-то я и вижу, что из нее из середки перо куриное лезет… Поди, я тебе эту дырку в шапке иглой зашью.
– Не надобно.
– Отчего же так не надобно? Иди, дурачок, – я зашью.
– Свои бабы зашьют.
Девчонка бойко его передразнила:
– «Свои бабы зашьют»… Легко ли радость какая в своих бабах! К нам иди – у нас лучше.
– Не надобно.
– Зарядил одно: «не надобно»! Иди, говорю тебе, – увидишь, что надобно будет.
Мальчик стал водить по снегу хворостиною и, заминаясь, повторил:
– А что будет?
– Хорошо поиграем с тобою… Иди скорее!
Мальчик еще больше заколебался и глухо протянул:
– Не чадо было барана резать… Зачем зарезала?
– Да полно тебе все про одно, дурак!.. Иди… я за тебя замуж выйду, а она будет свахою, а потом я тебя на ней женю… Иди… хорошо поиграемся.
Маленькая сирена восторжествовала, и еще меньший сатир, в дедкиной шапке на курином пере, будто нехотя пополз к двери избы, куда его поманили на обещанные забавы, а чуть только он отворил дверь и перелез через порог, в дедкином треухе и с огромною хворостиною, озорная девочка сейчас же схватила его за руку и говорит:
– На-ка, игрунок, смотри-ка, где ваш ягненок-то!
– А где же он?
– Вон, вон, гляди, он сигает вверху на полочке!
Мальчик этот был моложе обеих девочек – ему всего было лет десять, но он понимал, что барашек не птица и что ему на полице быть не пристало; однако мальчик поднял вверх голову, а девочка в ту же секунду нахлобучила ему шапку до подбородка, воткнула ему в горло ножик и толкнула его коленом в спину так сильно, что он упал ниц, и ножик еще глубже вонзился в его горло.
Мальчик лежал ниц, замирал в тихих, но сильных содроганиях и захлебываясь собственною горячею кровью, которая лилась из раны прямо в шапку и, наполняя ее, быстро задушила его через рот и ноздри. Он не вскрикнул и даже не подал стона, и можно сказать – был убит мастерски, да и сам себя вел молодецки: придя сюда поиграть в мужья, он в самом деле вел себя мужественно – не плакал и не жаловался на женское предательство, а лежал, как жертва коварства и любви, распластав руки вразмет в разные стороны и не выпуская из крепко сжатой ладони ореховой хворостины.
Как шел на свидание, так и умер во всей своей пышной представительности.
Больная девочка, увидя такое происшествие, заголосила и хотела выбежать из избы, но гостья погрозила и ей ножом и сказала: