Итак, по мнению Погодина, у Меншикова еще в начале 1705 года был составлен тщательно обдуманный план, клонившийся к устранению царевича от престола. Но, спрашивается, что именно могло побудить Меншикова к составлению такого плана, в чью пользу он начинал эту опасную интригу, конец которой так трудно было предвидеть? В пользу Екатерины? Но она еще так недавно сошлась с Петром, и надо было обладать сверхчеловеческой прозорливостью, чтобы предвидеть в 1705 году брак русского царя с пленной иноземкой. Напротив, всякий здравомыслящий человек должен был на месте Меншикова стараться воспитать будущего царя в духе новых идей, сделать из него человека, сочувствующего стремлениям отца, смотрящего его глазами на его друзей и помощников. Если же на самом деле Меншиков в качестве обер-гофмейстера ничего не сделал для того, чтобы удалить царевича от вредных влияний, то это было вызвано теми же причинами, по которым и Петр так долго не обращал внимания и на воспитание сына: ему просто было некогда. уж если постоянные разъезды и заботы о государственных делах мешали отцу следить за тем, что происходит в Преображенском, то Меншикову, занятому сначала в Петербурге, потом в Литве и Польше, тем более было не до того: где тут думать о воспитании будущего властелина, когда приходится вечно смотреть в оба, напрягать все усилия, чтобы угодить настоящему? Удаление Гюйсена было несомненно громадной ошибкой, но видеть в этом обстоятельстве начало тонко рассчитанной маккиавелевской интриги царского фаворита решительно нет никакого основания.
То же можно сказать и о других обвинениях, направленных против князя, – именно, о его грубом обращении с царевичем, о том, что он намеренно приучал последнего к пьянству. Первое основано на сообщении цесарского посла Плейера, что Меншиков драл царевича за волосы. Но грубые физические наказания принадлежали вообще к воспитательным приемам того времени. Такие же исправительные меры практиковал и Петр по отношению к своим ближайшим сотрудникам. Еще менее основательно обвинение в том, что Меншиков намеренно приучал царевича к пьянству – уже по одному тому, что напиваться при всякой возможности без меры, до полного бесчувствия, вовсе не считалось предосудительным. Это было обычное развлечение того времени, обычный отдых после трудов. Ни Петру, ни его сподвижникам частые и грандиозные попойки – конечно, благодаря их несокрушимому здоровью – ничуть не мешали заниматься делом. И юный царевич, собрав около себя кружок друзей, с которыми предавался пьянству, только подражал этим примеру своего отца с его всепьянейшим собором.