(для кого?) вторичном демократическом смешении и либеральной всеподвижности.
Существование Турции, пока, многие понимают, теперь даже выгодно и нам, и большинству наших единоверцев на Востоке (пока мы не готовы заменить ее на Босфоре).
Но разве одно государство за другое, также большое государство может стать вечным поручителем?
Разве Европа не стоит перед нами во всеоружии?
Разве не видели мы вчера еще гораздо более неожиданных катастроф, чем распадение держав, в которых племенного разнообразия достаточно, чтобы вредить единству интересов и общей силе духа, и в которых, с другой стороны, сословного, горизонтального расслоения уже настолько мало, чтобы не было большого страха и крепкой градативной дисциплины?
Пусть стоят Австрия и Турция (особливо последняя); пусть стоят они, тем более что нам, русским, нужна какая-нибудь приготовительная теорема для того, чтобы чисто племенной, бессмысленно-простой славизм не застигнул нас врасплох, как жених, грядущий полуночью, застал глупых дев без светильника разума!..
Теорема эта, прибавлю, должна быть настолько сложна, чтобы быть естественной и приложимой, и настолько проста, чтобы стать понятной и чтобы не претендовать на угадывание подробностей тех разных уклонений, которых не только столь незрелая еще социология, но и более точные науки предвидеть не могут.
Иные у нас говорят: «Достаточно пока сочувствий, литературного общения, поднятия всеславянского духа».
Да! Это не только желательно, это неизбежно. Поднятие это уже совершилось, но вопрос: всегда ли и во всем это поднятие славянского духа сочувственно и полезно нам, русским?
Все ли движения племенного славянства безопасны для основных начал нашей великорусской жизни?
Всем ли славянским стремлениям мы должны подчиняться, как подчиняется слабый и неразумный вождь и наставник страстям и легкомысленным выходкам своих питомцев или последователей?
Молодость наша, говорю я с горьким чувством, сомнительна.
Мы прожили много, сотворили духом мало и стоим у какого-то страшного предела...
Окидывая умственным взором все родственное нам славянство, мы замечаем странную вещь: самый отсталый народ, самая последняя из возрождающихся славянских наций, болгары, вступает в борьбу, при начале своей новой исторической жизни, с преданиями, с авторитетом того самого византизма, который лег в основу нашей великорусской государственности, который и вразумил, и согрел, и (да простят мне это охотничье, псарское выражение) высворил нас крепко и умно. Болгары сами не предвидели вполне, может быть, того, к чему их привело логическое развитие обстоятельств. Они думали бороться лишь