- Считаются! - фыркнул Семка. - Наши те болота два раза проходили по батькиному приказу.
- Отлично, - сказал военный, - это уже солиднее. Чего требует от нас батько?
- Штобы вы уничтожили красные пулеметы, - ответил Семка.
- Ну что ж, беремся. У красных шесть пулеметов: два шоша, гочкис и три "максима". Один "максим" - на колокольне соборной церкви. Это самая опасная точка.
- Батько про это знает. Нападать будем с обеих сторон тильки по сигналу. Сигнал даете вы. Шесть вспышек фонаря с соборной колокольни. В ночь на третий день, як мы дойдем до батьки. Будет сигнал - зараз пускаем червонным юшку, и город наш.
- Хорошо, - сказал военный. - Мы берем на себя пулеметы. У нас есть возможность их обезопасить. Когда выступит обходный отряд?
- Сразу, як батько получит от нас вести.
- Когда он будет у монастыря?
- К вечеру другого дня.
- Обсудим детали, - военный развернул карту. - Прошу вас сюда.
Степан и Клешков, стараясь не проявлять особенного любопытства, сидели на скамье и тихо переговаривались.
- Впрочем, вот что, - сказал военный, - пожалуй, я напишу атаману письмо.
Он сел и в несколько минут исписал большой лист бумаги.
- Понесете вы, - обернулся он к Клешкову, - а вас, - это относилось к Семке, - я принужден оставить. - Он подошел к форточке и позвал: Дормидонт!
- Как оставить? - спросил Семка, поднимаясь и засовывая руку за пазуху.
- Так, как оставили нашего Князева у батьки.
Подошел и стал около Семки огромный бородатый дьякон. За ним скользнул в комнату молодчик в жилетке. Семка посмотрел на них и вынул руку из-за пазухи:
- Заложником, что ли?
- Пока мы с атаманом не познакомились как следует, я буду вынужден поступать таким же образом, как и он.
Клешков думал только об одном: надо посоветоваться со Степаном. Надо успеть передать ему все, что он видел у батьки Клеща. Но Степана зачем-то повели во двор.
- Вы двинетесь в путь немедленно, - повернулся к Клешкову военный. Я пошлю с вами человека. Очень важно, чтоб перед началом выступления атаман отпустил к нам Князева, - внушал военный. - Вы поняли?
- Понял.
В ту же минуту с улицы раздался крик. Все застыли на своих местах.
- Стой! - кричал осипший голос, показавшийся Клешкову знакомым. Стой, говорят!
Послышался топот. Несколько раз выстрелили. И тотчас грохнуло, как из пушки. "Обрез", - подумал Клешков. Он вскочил на ноги. Его тут же насильно усадили на корточки, но главное он уже видел. Степан лежал почти у самого плетня, молодчик в жилете, придерживая у бока обрез, огромными прыжками мчался к калитке, за ним бежал человек в шинели и папахе. Еще раз оглушительно грохнуло, и, перескочив через калитку, ворвался давешний спутник Степана.