- Похоже, взяли их всех вместе.
- Думаешь, ребята были в будке?
- Похоже на это.
- Сякинские хлопцы, конечно, подраспустились. И немудрено при таком командире, как Сякин. Все-таки бывший анархист. Но вояки они опытные, сплошь из госпиталей... Что-то не верится, чтобы они могли бросить посты и так запросто отправиться отдыхать.
- Тогда бы их не взяли, как кур. Шесть человек! Едва ли нападающих было больше. И ни выстрела, ни крика... По всему видно: работал батька Клещ. Но вот как он провел всю свою сволочь сквозь патрули, как разузнал, что где - вот вопрос...
- В городе, видимо, работают его осведомители, - сказал Гуляев. - И ограбление складов потребкооперации - тоже не просто грабеж. Опять все искусно, профессионально.
- Да, - ответил Бубнич, - Клещ - это сейчас главная забота. Мы тут кое-какие меры приняли... Но что делать с поджигателями? Обратились на маслозавод, к ребятам с мельницы, в ячейки, просили сообщить любые слухи, которые дойдут до них об этом факте. На счету каждый человек.
- Товарищ уполномоченный, - воспользовался поводом Гуляев и прямо взглянул в суженные жесткие глаза Бубнича, - людей так мало, а они за пустяк трибуналом расплачиваются.
- Ты это о чем? - сухо спросил Бубнич.
- Я про Саньку Клешкова. Сгорел там один амбар, а он его охранял... Ну вы же сами видели, какая обстановка была... Обыватель набежал... тут можно ведь не уследить...
- Отставить разговоры! - резко ответил Бубнич.
Гуляев опустил голову. Конечно, Санька был виноват. Но это ж Санька!
- Санька, товарищ Бубнич, - сказал он медленно, - никогда свою жизнь за революцию не щадил. Вы сами это знаете. Если мы таких парней шлепать будем, тогда уж не знаю...
- Ладно, - сказал Бубнич, внезапно и тепло улыбаясь, - товарища любишь - это правильно. Ты за Клешкова не беспокойся, все будет по справедливости. Задание сейчас тебе такое. Придумай что-нибудь сам, любым способом проникни к сякинцам, повертись там, - он встал и прошел к двери лабаза, - послушай, что они обо всем этом говорят. - Он выглянул в дверь и повернулся к Гуляеву: - А ну лезь в зерно. Затаись! Он не должен тебя видеть.
Гуляев, зачерпывая в краги зерно, проваливаясь по пояс, влез на самую вершину груды и лег там в тени. Ему был виден угол лабаза, где стоял стол Бубнича. Уполномоченный ЧК сидел за столом и что-то писал.
С грохотом отлетела дверь. Вошел и встал в проеме рослый человек в папахе. Он стоял спиной к свету, и Гуляев не видел его лица. Потом человек двинулся к Бубничу и в тусклом свете из окон стал виден весь: в офицерской бекеше, перекрещенной ремнями, в белой папахе, в красных галифе и сапогах бутылками. Шашка вилась и вызвякивала вокруг его ног, кобура маузера хлопала по бедру, зябкий осенний свет плавился на смуглом скуловатом лице.