Его появление вызывало волнение среди людей, и это напоминало ему немного те времена, когда зрители на стадионе, затаив дыхание, ждали его меткого удара по мячу и, вскакивая с мест, кричали: «Гол, Бакас! Гол!»
Эти давно забытые картины внезапно оживали у него в памяти. «До чего странный народ», — думал он.
Скопление полуодетых людей, страх, витавший в воздухе, устремленные на него глаза, сверкавшие в темноте, как множество светлячков, — все это имело для Бакаса необыкновенную, притягательную силу…
Он сделал еще несколько шагов.
Теперь от толпы его отделяло не более полуметра. Он чувствовал на своем лице, закрытом черной маской, прерывистое, тяжелое дыхание людей, выстроенных на площади. И щеки его постепенно краснели…
Стоявший перед ним мужчина, небритый, заросший, прямо-таки умирал от страха… Он через силу улыбнулся. Но те, кому предназначаются эти жалкие улыбки, никогда не видят их, не слышат молящих голосов…
Стоило Бакасу протянуть руку, указать на кого-нибудь пальцем, как солдаты хватали этого человека и отводили его в сторону. Конечно, Бакас старался отобрать тех, кто был причастен к движению Сопротивления, ориентируясь на поступавшие доносы. Но он никогда не проверял эти доносы, да с него и не спрашивали за ошибки.
Именно это внушало ему сознание странной власти над людьми.
Иногда он останавливался перед каким-нибудь человеком просто, чтобы помучить его. Глазки-бусинки Бакаса поблескивали в разрезах маски. Он молча наблюдал за своей жертвой, смотрел, как крупные капли пота выступали на испуганном лице, по которому пробегала судорога, прислушивался к замирающему дыханию несчастного. Его рука вместо того, чтобы даровать помилование, теребила пуговицу на пиджаке — так котенок играет с клубком ниток, катая его вокруг ножки стула.
Сейчас Бакас задержался возле худощавого рабочего в грязной расстегнутой рубахе, открывавшей его грудь, заросшую до самой шеи густыми волосами.
Не шевелясь, Бакас смотрел на него.
Он ясно видел, как на взмокшем от пота лице рабочего отражается душевная борьба, происходившая в нем, а взгляд выражает мольбу. Его расширившиеся зрачки искали в разрезах зловещей маски глаза-бусинки, пронзавшие насквозь. Глаза-бусинки — единственное, что выдавало в этом чудовище человека, с чем можно было войти в контакт. Несколько секунд Бакас ощущал наслаждение от этого взгляда, точно ласкавшего его. Потом лицо рабочего вспыхнуло ненавистью, а волосатая грудь заходила ходуном.
Немецкий офицер, младший лейтенант Ганс, наблюдал эту сцену. Он был совсем молод и не так давно в школе с восторгом заучивал наизусть стихи Гете. Но потом он предпочел пойти совсем по иному пути, заняться «чистой» наукой. В лаборатории у него была очень однообразная работа: все время те же самые химические анализы, определение удельного веса и содержания того или иного вещества в неорганических и органических соединениях и так далее. Он узнал, что цена человека, его органических веществ — два с половиной пфеннига. Так приблизительно определил он ее, если только не ошибся в расчетах. Все прочее — это красивые слова, а младший лейтенант Ганс в последнее время презирал их, особенно с тех пор, как была удостоена премии его небольшая статья под названием «Гипертрофическое ядро кровяных шариков у представителей германской расы». Вообще он всегда необыкновенно усердно выполнял свой долг. После окончания войны он собирался, конечно, вернуться в свою научную лабораторию. Подумывал даже о том, чтобы жениться, обзавестись семьей…