— В тот вечер в эфир дали два эпизода, — объяснил инспектору Хупер. — И это весьма предусмотрительно: в перерыве люди получили возможность выскочить, перехватить пивка и мяса под соусом карри.
— Не надо о еде, — попросила Триша. — У меня с утра во рту ничего не было.
— Возьмите половину моего батончика «Марс», — без особого энтузиазма предложил Колридж.
— Спасибо! — ужаснулась Триша. — Шоколада сейчас не хочется.
Инспектору едва удалось скрыть облегчение.
— Итак, — вернулся к прежней теме сержант, — первая трансляция в воскресенье — прямой эфир, когда было объявлено имя выселяемого. А вторая — прямой репортаж о том, как изгнанник покидает дом.
— 'Замечательно, — проворчал Колридж. — Прекрасная возможность провести вечер, наблюдая, как незнакомого вам человека неизвестные вам люди выдворяют из дома, в котором вы никогда не были. И к тому же очевидно, что вы больше никогда о нем не услышите. Трудно придумать более захватывающий сценарий!
— Надо втянуться, сэр. Когда втянешься, безумно интересно.
— Понятно, Хупер. Только хотелось бы знать, неужели о такой потрясающей возможности мечтали заложившие краеугольный камень западной культуры древние греки?
— Я же говорю, если не втянуться, невозможно оценить.
— От Гомера до «Любопытного Тома» всего два с половиной тысячелетия. Славный путь, вы согласны?
— Сэр, — не выдержал сержант. — Мы работаем, как минимум, по четырнадцать часов в сутки, чтобы разобраться с этим делом. И вы не имеете абсолютно никакого права постоянно отвлекать нас репликами не по делу.
Возникло неловкое молчание, которое длилось ровно столько времени, сколько потребовалось Колриджу, чтобы развернуть шоколадный батончик. Хупер вспыхнул: он устал, был зол и раздражен. Инспектор и не подозревал, что способен вызывать подобные чувства. И немного расстроился.
— Ну, пошли дальше, — наконец проговорил он.
День четырнадцатый
7.30 вечера
— Внимание! Информация для «арестантов». С вами говорит Хлоя. Вы меня слышите? Первый человек, который покинет дом... — Хлоя выдержала драматическую паузу и закончила: — ...Лейла!
Лейла выглядела так, словно ее с размаху ударили крикетной битой по лицу, но нашла в себе силы выполнить освященный временем ритуал и повела себя, как должно в подобных ситуациях.
— Есть! — выкрикнула она и вытянула перед собой руку, словно невероятно обрадовалась. — Теперь я могу вернуться к любимой кошечке.
— Лейла, у тебя два часа на сборы и прощания, — объявила Хлоя. — Через два часа мы снова вернемся в эфир и поведем репортаж о первом выселении. До скорого!
Лейла оторопела. Оторопели все.