Когда Руис убрал руку от ее рта, женщина закричала, и Криви ударил ее, до крови разбив губы.
– О-о-о, люблю, когда устраивают небольшую драчку, – низким голосом прохрипел Криви, пропуская прядь ее волос между своими грязными заскорузлыми пальцами, и Гейбриел увидел, как глаза женщины расширились от ужаса.
– Dios mio![5] Давай-ка побыстрей! – поторопил его Руис.
Криви еще больше разорвал женщине платье, так что обнажились ее груди – маленькие бугорки, казавшиеся белыми в свете фонаря. Руис крепко держал женщину, пока Криви расстегивал брюки и задирал ей юбки. Женщина снова закричала, и Гейбриел с головой накрылся одеялом. Потом крики перешли во всхлипывания, а всхлипывания – в протяжные мучительные рыдания.
Гейбриелу казалось, что он должен что-то сделать – хоть что-нибудь. Быть может, предложить им себя? Но он ничего не сделал – слишком был напуган. И рыдания еще долго продолжались в ночи. Гейбриел молча, не шевелясь, лежал под одеялом, испытывая жуткие муки от отвратительного собственного бессилия.
В этот вечер Гарет обедал один в маленькой столовой. Отодвинув тарелку, он сидел и созерцал пустую комнату. Не желая в том признаваться, Гарет чувствовал себя уставшим и бесконечно одиноким и очень боялся, что именно такая жизнь ожидает его в будущем. Он сделал глупость, начав доверять Антонии.
Антония была тем человеком, с кем он мог обсуждать любые проблемы, касающиеся Селсдона. Проводя с ней все больше времени, он стал замечать в ней черты той веселой и живой девушки, которой она, очевидно, когда-то была. А теперь она становилась доброй, уравновешенной женщиной. Болезненные тревожные состояния постепенно уходили, все реже посещая ее.
Когда вошел лакей, чтобы сменить тарелку, Гарет отказался от следующего блюда – у него совсем не было аппетита. После обеда Гарет взял бокал и бутылку портвейна, но вопреки своей привычке отправился не в кабинет, а в кремовую с золотом гостиную, где впервые увидел Антонию – в то утро она сообщила ему о своих планах сделать именно то, что он посоветовал – покинуть Селсдон. В этой комнате Гарет ощущал ее аромат – слабый запах гардений и чего-то еще, чистого и душистого.
Усевшись в широкое кожаное кресло напротив раздвижных окон и зажав бутылку портвейна между коленями, Гарет угрюмо смотрел в окно – на сад и на темный ряд строений за ним. Теперь уже рано темнело, дни становились короче, и в этот поздний час он мог видеть только смутные очертания строений: ближний край амбара, конюшню, каретный сарай. Это были опрятные, поддерживаемые в хорошем состоянии здания из кирпича, камня и дерева. В них была основательность и надежность – то, чего так не хватало его эмоциональному состоянию.