Братья заперлись.
Константин, ходя по комнате широкими, угловатыми шагами, говорил отрывисто и смотрел на брата сурово.
Он свыкся с мыслью о том, что ему не быть на престоле, но в последнюю минуту ему было все-таки жаль от него отказаться. Власть пугала его и вместе манила.
Смотря пристально и осторожно на Мишеля мутными глазами, Константин говорил тихо:
– Все-таки надобно отказаться. Меня не любят. В гвардии брожение. Вот у меня рапорта лежат. Со мной отцовская история повторится. Лучше в Варшаве сидеть, по крайности спокойнее. Матушка притом же всегда была против меня.
Мишель сказал осторожно, прищурясь:
– А с отречением давнишним как обстоит?
Константин круто остановился перед ним.
– Ничего официального, – быстро и грубо сказал он. – Манифест не опубликован.
Тогда Мишель задумался.
– Отчего ты думаешь, что тебя не любят? – спросил он. – От тебя уже отвыкли в Петербурге.
Константин ходил по комнате. Потом, как бы очнувшись, он сказал со вздохом, не глядя на Мишеля, заученные слова:
– Нет, нет, я отрекся от престола, в намерениях моих ничего не переменилось. Воля моя – отречься от престола.
Мишель взвешивал, думал, соображал. Так прошла ночь. Было пять часов. Константин сел писать письма матери и Николаю. Два официальных и два простых, частных: матери длинное, Николаю короткая записка. Он писал, зачеркивал, придумывая наиболее осторожные слова и выражения. Мишель помогал ему. Над официальным письмом Николаю Константин надписал: «Его императорскому величеству». Письмо было уклончивое. Константин просил оставить его при прежде занимаемом месте и звании. А оставаться в звании генерал-инспектора всей кавалерии (таково было звание Константина) можно было, будучи и царем. Потом, поглядев на Мишеля, Константин сказал:
– Все-таки ты сам поезжай с этими письмами. Готовься сегодня же ехать.
Он вскинул на брата глаза.
– Ты посмотри там, – сказал он что-то неясно. – Ты отдай письма, – поправился он.
Наступило утро. Утром нужно было объявить о смерти царя. Константин сказал Мишелю нерешительно:
– О происшедшем знать в народе не должны. Свите сообщить должно.
Он созвал самых близких своих подчиненных. Они, впрочем, давно уже знали, в чем дело. Хитрый Новосильцев сказал деловито и как бы обмолвившись:
– Ваше величество, мы явились.
Константин притворился, что не слышит. Не глядя на свиту, сгорбленный, с румянцем на щеках от бессонной ночи, он начал говорить, запинаясь:
– Государь скончался. Я потерял в нем друга и благодетеля. Россия – отца своего.
Константин никогда не говорил об Александре: брат.