– Ты хочешь есть, Мари?
– Да, немного.
– А я прямо умираю с голоду. Тебе нравится новое платье нашей модистки?
– Нет, по-моему, оно слишком яркое. Она думает, чем больше платье привлекает внимания, тем оно красивее. А знаешь, жена мэра заказала своё в Париже.
– Ей всё равно без пользы! Оно ей как корове седло! А на жене часового мастера то же платье, что и два года назад.
– Но ведь она собирает приданое для дочери, правильно делает.
Коротышка Жан Дюпюи поднялся и с забавной важностью начал сухим тоном ответную речь. К счастью, говорит он недолго. Все аплодируют, не жалея рук, и мы тоже. Смешно глядеть на эти дёргающиеся головы, хлопающие ладоши у наших ног, на эти орущие чёрные рты… А какое прелестное сегодня солнце! Пожалуй, только слишком жаркое.
На возвышении двигают стульями, все эти господа встают; нам подают знак спускаться – министра ведут кормить, идём обедать и мы!
Увлекаемые людским водоворотом то туда, то сюда, мы в конце концов с трудом, но выходим со двора на площадь, где нет такой давки. Все девчонки в белом уходят – либо одни, либо вместе с гордыми мамашами, ожидавшими своих чад. Нам троим тоже пора расставаться.
– Тебе понравилось? – спрашивает Анаис.
– Конечно! Всё прошло очень хорошо, красиво!
– А по-моему… В общем, я ожидала большего, было скучновато!
– Замолчи, уши вянут. Я ведь знаю, чего тебе не хватает. Ты хотела бы спеть что-нибудь одна с помоста, праздник сразу показался бы тебе веселее.
– Ладно болтать-то, я всё равно не обижусь. Язык у тебя, известное дело, без костей.
– Я никогда так не веселилась, – признаётся Мари. – А когда он сказал про нас… я не знала, куда деваться. К какому часу нам возвращаться?
– Ровно к двум. А на самом деле к полтретьего. Сама понимаешь, банкет раньше не кончится. Ладно, до скорого!
Дома папа интересуется:
– Мелин хорошо выступил?
– Мелин! Ещё скажи «Сюлли»! Министра, папа, зовут Жан Дюпюи.
– Да, да.
Папа находит свою дочь красивой, и ему нравится ею любоваться.
После завтрака я вновь прихорашиваюсь, поправляю ромашки в венке, стряхиваю пыль с муслиновой юбки и терпеливо жду двух часов, по мере сил борясь с изрядным желанием вздремнуть. Ну и пекло же там! Фаншетта, не трогай юбку, это муслин. Не буду я сейчас кормить тебя мухами, разве ты не знаешь, что я встречаю министра?
Я опять выхожу из дома; улицы уже гудят, слышится топот ног, все направляются к школам. Многие на меня смотрят, и это довольно приятно. В школе я застаю почти всех своих подружек: лица у них красные, муслиновые юбки помяты и скомканы, вид у них уже не такой новый, как утром. Люс потягивается и зевает; она слишком быстро поела, теперь её клонит в сон, ей слишком жарко, и вообще она как выжатый лимон. Одной Анаис хоть бы что, она такая же бледная и холодная – никакой вялости, никакого волнения.