– Признайся, тебе хотелось... попробовать, тебе просто хотелось близости с мужчиной?
Девушка не отзывалась, она продолжала ластиться к нему, не то всхлипывала, не то бубнила что-то себе под нос.
– Такое... такое делается только по очень, очень большой любви. Ты понимаешь это? – огорченно произнес он.
– Я знаю, – неожиданно чистым голосом отозвалась девушка, – я люблю вас. Я вас полюбила сразу, как только увидела, еще ребенком, давным-давно. Очень-очень! Неужели вы не помните? – Глаза, эти огромные серые глаза... Нет, ему не примерещилось! Он уже видел их когда-то однажды. Но когда? – Помните, вы приезжали с делегацией в наш город, я преподносила вам цветы, а вы... поцеловали меня? Мне было тогда четырнадцать. – Торопливо, путаясь, девушка стала рассказывать, каким запомнился ей знаменитый ученый: величественным, недосягаемым, звездным. Мужчина с удивлением слушал ее признание, боясь перебить. – Я люблю вас, – четко повторила она еще раз, – и хочу родить от вас ребенка!
– Как я выгляжу? – вытягивая шею и рассматривая себя в зеркале новенькой «вольво», ежеминутно спрашивала Дениса Полина.
Она нервно крутилась на сиденье, без конца поправляла длинные волосы, выбивающиеся из-под черной вуальки. Глухое черное платье, черные чулки, туфли – все как нельзя лучше подходило для скорбного ритуала. Ей казалось, что на подобную церемонию полагается являться именно так. В нетерпении она поглядывала на стеклянную дверь особняка с надписью «Нотариус Барковский и К°», где происходило очень важное событие – оглашение завещания великого ученого-физика Арсения Царева, который приходился Денису дедушкой. Но ни Дениса, ни Полину, недавно ставшую официальной невестой, на церемонию не позвали.
Ей бы так хотелось присутствовать там, в солидном кабинете. Она не раз видела это действо в кино: седовласый человек в жилете и бабочке, встав из-за массивного стола, монотонно зачитывает последнюю волю покойного, выразительно поглядывая поверх очков в золотой оправе на скорбящих родственников. Каждый из присутствующих слушает, опустив глаза, украдкой вытирая скупую слезу, а сам думает только о своем: сколько ему отвалил преставившийся.
И потому, что она не была допущена на это важное действо, и оттого, что оно длилось нескончаемо долго, Полина злилась, крепко доставала Дениса.
– Сейчас выйдут твои тетки, – бубнила она, – и отец, а я буду как синяя, замерзшая от холода курица.
Трое детей знаменитого ученого – дочери Татьяна и Дана и сын Роман, прервавший командировку в Париже, находились там, за стеклянными дверями.