— Допивать не будете? — голос Володи вывел меня из созерцательного состояния. Я подвинул ему кружку.
Народу заметно прибавилось. Группка молодежи, по виду студентов, заняла столик у стены, слева от входа. Сбросив рюкзаки и мокрые ветровки на пол, они быстро, в деловом ритме выпили пива, кто-то расчехлил гитару и все, без передышки, запели какую-то бодрую песню, известную только им одним. Круговая порука туристского похода обязывала их веселиться.
— Эй, вы, размундяи, освобождай кружки! — заорала Анька. — И квасят губы, и квасят... Нет, чтобы раз-раз и за угол.
— Перебьешься... — высокий мужчина с седыми висками за соседним столиком аккуратно насыпал щепотью пальцев соляной валик по срезу пивной кружки. — Разбавит, не дольет, и еще, видите ли, подгоняет... Мешает процессу... — Он примерился и, прихватывая соляной валик губами, слева от ручки сделал первый большой глоток. Подумал и сказал: — Нет, ничего...
Вошел давнишний знакомец дядя Саша. Он был тоже старожилом кафе, как Рыжая Анька, как Володя. Медленно, тщательно ставя каблук одного растоптанного ботинка вровень с носком другого, точно совершая ритуальный ход по обету, он побрел к стойке.
— Только тебя и не хватало, — язвительно протянула Анька.
Местные остряки за медлительность походки прозвали его “дядя Саша — луноход”. При случае они всегда просят рассказать его, как в далекой юности он состоял в обществе “долой стыд”. Как при первом выходе членов общества “в свет” — в базарный день на Дмитровский рынок — в чем мать родила, лишь с красными лентами через плечо, на которых мелом были выведены слова их главной патронессы, красного комиссара Александры Колонтай, выраженные кратко и сжато, в двух словах: “долой стыд” — мужики на рынке, остолбеневшие от такого нахальства, взяли их в дубье и вилы и гнали ниспровергателей старой морали через весь городок, “до самых до окраин”, пока вконец не расточили по переулкам и садам. После этого местная фракция всероссийского общества прекратила свое существование.
Насмеявшись вдоволь над рассказом, дяде Саше обычно наливали глоток водки и оставляли пустые бутылки для сдачи.
— Спасибо, сынки, — говорил он в этих случаях, — дай Бог вам здоровья...
— Эй, там, я вам покурю! — раздался строгий Анькин голос. — Ну не паразиты, а? Кто курит, сознавайтесь? Вы, что ли, герои монастырские?
— Что ты, Аня, ни сном, ни духом, — трое ветеранов подняли вверх пустые ладони, точно сдаваясь.
— Глядите у меня!
— Однако... — хмыкнул мужчина с седыми волосами.
— Не так строго, Анна Николаевна! — раздался вдруг от двери низкий, с ленцой голос. — На полтона ниже.