Орловский прикрыл воспаленные глаза.
— А-а-а, еще один! Ну проходи, проходи, не тушуйся. Тут все свои, — невысокий улыбчивый мужчина средних лет протянул руку и представился. — Сенько Аркадий Петрович. Комендант. А если коротко — Сеня.
Виктор удивленно посмотрел на коменданта. Вроде бы солидный мужик, не пацан какой-нибудь, да еще и при должности, а просит называть его каким-то Сеней.
— А у нас у всех тут кликухи, — ответил за Сеню парень, куривший в углу уже вторую сигарету подряд.
— Да, — подтвердил Сеня. — В рейде, понимаешь, некогда по имени-отчеству звать-величать. Там бывает каждая секунда дорога. Вот он, — комендант показал на парня в углу. — Морок. Это Бивень. Он же Бивин Антон, прости, не помню по батюшке…
— Антон Ильич, — засмеялся хантер, сидящий за столом. — Я уж и сам свое имя забывать начал. Вспоминаю только, когда у этих бобиков в ведомости расписываюсь.
— Это Корка — Анзор Коркия, — Сеня продолжал представлять присутствующих. — Глум — Петраков Михаил…
— А почему Глум?
— Потому, что глумиться любит, — фыркнул из своего угла Морок.
— Никто не знает, — Сеня присел на табурет и принялся разминать папиросу. — Глум у нас ветеран. Когда меня сюда из лагеря перевели, он тут уже вовсю хантерствовал. Сам он тоже не помнит, почему его так зовут.
Глум — тощий, жилистый хантер, с заостренным тонким носом и выпирающими скулами, придающими его лицу хищное выражение, молча сидел на тюфяке и чистил какое-то незнакомое Орловскому оружие. Скорее всего, это автомат. Только ни на английский «Томпсон», ни на немецкий «Шмайсер», ни на ППШ он не был похож. Единственное, с поздним вариантом «шпагина» его роднил магазин, похожий на рожок. Так он и назывался, как потом узнал Виктор.
Орловский вспомнил, чему его учили в разведшколе в той другой довоенной жизни. Хочешь сблизиться с человеком — спроси его о чем-нибудь.
— Что это за автомат? — он подошел к Глуму и принялся рассматривать диковинное оружие. — Американский?
— Немецкий, — хантер вынул из ствола шомпол. — Теперь называется «Хекслер». Вообще-то это наш автомат. Раньше он АК-47 назывался. Разработал его мой тезка, Михаил Калашников. В сорок седьмом его начали на Урале выпускать, да толком он так в войсках и не появился. Теперь-то фрицы его на своих заводах штампуют, — Глум нежно погладил приклад автомата. — Нам бы таких машинок побольше, да «катюш», да вертолетов — хрен бы мы сейчас здесь на янки горбатились.
— А откуда у тебя «Хекслер»? — спросил Виктор, чтобы отвлечь Хантера от невеселых мыслей.
— От немцев вестимо. Я ведь еще в сорок восьмом хантерствовать начал, через год, после того как союзники по Москве и Ленинграду отбомбились. Наши еще к Уралу отползали, а немцы здесь уже вовсю трофейные команды из военнопленных формировали. Они ведь тогда первыми прочухались насчет материальных ценностей в зонах отчуждения и стали гонять туда унтерменьшей за трофеями. Сами-то они в эту ядерную помойку лезть не дураки. Правда и они до конца толком ничего не знали. Радиация, она ж без цвета и запаха. Не чувствуешь ничего такого, а значит и не страшно. Вот набрали смертников по всем лагерям и вперед. А куда денешься? Только толку от подневольной скотинки было мало. Копыта наш брат отбрасывал быстро, ноги делал при первой возможности. Многие прямо там, в зонах и оставались. Человек, он где угодно приспособиться может. Ох, и поимели мы потом с этими друзьями проблем. Ведь и теперь их последователи нам житья не дают. На выходе подстерегают суки. А тогда порой ни одного рейда без потерь не обходилось. Уходят, бывало в зону десятка три бывших военнопленных в сопровождении двух-трех вольнонаемных и одного немецкого младшего чина, а возвращаются дай-то Бог трое-четверо.