– Они вам звонили?
– Ночью, – сказала Кайнакова. – Подвели Колю, он ответил мне, что больше всего в последний раз в зоопарке он смеялся над выдрами. Бедный мальчик… Они не дают ему спать.
– Им главное, чтобы не спали вы, – ответил Кряжин и пообещал приехать к девяти. – А где Альберт Артурович?
– Он спит, – подумав, сказала Кайнакова.
– Спит? – Помолчав, он тихо попросил: – А разбудите-ка его.
– Он вымотался, Иван Дмитриевич… – взмолилась женщина.
– Он снова пьян. Я прав?
Кайнакова заплакала, и Кряжин уложил трубку в гнезда.
Ему сказали: твое дело – молчок. Только что не обозвали уголовником, удел которого выполнять грязную работу и получать за это оговоренную сумму. Назовешь хоть одну фамилию, если попадешься, сказали ему, тебе конец. Москва-река не глубока, но, приняв тебя, из берегов не выйдет. Прямо в лицо ему твердили: с тобой связались, потому что ты мелкий рэкетир, и разгром ментами твоей чмошной банды – всего лишь дело времени. И ты нужен только потому, что за эту работу не возьмется ни один авторитетный уголовник. Тот, кто считает себя коронованным не за пару сотен тонн «зелени» в прокуренных «планом» хатах «Крестов» или «Бутырки», а настоящим законником, для нашего дела непригоден по определению. А «апельсины»[40] – такие же, как и ты, просто у них денег побольше и они корону купить в силах. Так какая нам разница, кого вовлекать в дело? Тебя или «лаврушника»?[41] По масти вы ничем не разнитесь, просто у них гонора побольше. Но гонор нам не нужен, нам нужен ты, твои связи среди мелкой столичной шпаны, спросу с которых у властей не может быть по определению, и твои люди для исполнения черной работы.
А потому запомни, парень, две вещи. Первое: делать только то, что скажут. Второе: молчать, если об этом спросят. И тогда ты получишь свои пятьдесят тысяч долларов и сможешь купить себе «апельсиновую» «корону». Если же тебе придет в голову «колоться», будь ты хоть под «сывороткой правды» в каземате «Красной Пресни», тебя примет Москва-река. Это твой удел, и относиться к нему ты должен безропотно, если дашь согласие на участие в деле.
Сто тысяч – сумма немалая, к риску ему не привыкать, а потому Архаев, для солидности подумав, согласие, конечно, дал. И все, на что теперь ему оставалось полагаться, – это влиятельные адвокаты, которых в неписаном контракте обязывались предоставить те, кто его устраивал на работу.
Вчера «дубак»[42] шепнул: «Добейся перевода из этой камеры», и Феликс не понял, зачем это нужно. Когда же увидел, с кем ему придется сидеть, смысл сказанного дошел до него быстро и ясно. В камере среди уличной подследственной швали находились воры, а это означало, что Архаеву о причинах пребывания в тюрьме на вопросы нужно будет отвечать честно, не пытаясь уйти от правды. В противном случае поведение воров никто предсказать не может. Хотя те, кто его нанимал, предсказали быстро. Придавленный авторитетом, Архаев мог начать говорить, и тогда информация очень быстро «слилась» бы в оперативный отдел централа.