— Все в порядке, — сказал он. — Мы пойдем пешком.
Она посмотрела на него с любопытством.
— Либо вы неисправимый дурак, либо отважный человек.
— Наверное, того и другого понемножку, — предположил он.
До восхода луны они молча шли рядом, так быстро, как только могли, но будто ползли по чему-то бесконечному и ведущему в никуда. Темного нагромождения скал за спиной уже не стало видно. Первый ориентир Дюрелла, гряда дюн из гравия, виднелась далеко впереди. Подул холодный ветер. Над головой кружились звезды. Дюрелл ничего не ел после завтрака накануне. Еще он хотел пить, но не решался пользоваться водой из фляжки слишком часто. Из рассказа Биля о пустыне Дашт-и-Кавир следовало, что им предстоит пройти около двадцати миль, чтобы добраться до какого-нибудь поселения. Это была нелегкая задача.
Они не раз спотыкались о развалины, занесенные песком, захороненные среди холмов, у которых они вдруг очутились. Дюрелл решил устроить привал. Таня послушно села, положила подбородок на колени и уставилась на него. Он неспешно рассказывал о развалинах, о резных фризах, о легендах, связанных с каменными табличками, о скульптурах зверей, о лестницах и изящных колоннах, от которых сегодня остались одни только воспоминания. Луна освещала безмолвную пустыню. Погони не было, но он не мог чувствовать себя спокойно. Похитители девушки так просто не отступятся.
— Персеполис был построен на полвека раньше Акрополя и Афин, вы об этом знаете? — говорил он. — Его основал Кир Великий, определив места для святынь и дворцов, и своей могилы неподалеку, в Пасаргаде. Но больше всех там построил Дарий, ну и Ксеркс, и прочие что-то добавили. Вы когда-нибудь бывали в Персеполисе?
— Нет, — ответила она.
— Вы должны увидеть великую лестницу в Апидане. Ее резной фасад — это история древнего мира.
— В социалистическом обществе мы пытаемся смотреть в будущее, а не в жестокое и кровавое прошлое.
— Но человечество может учиться у прошлого.
— Только плохому. Мы должны сделать наш мир светлым и новым, каким он никогда не был в прошлом.
— Но, к несчастью, люди недостаточно изменились.
— Это негативистский подход, характерный для вашего буржуазного капиталистического сознания.
Он негромко рассмеялся.
— Хорошо, Таня, не будем спорить о диалектике.
— Нет, но вы слепы, и этого уже не исправить.
— Неужели мы такие разные? Вы — женщина, вы должны думать и чувствовать как женщина, а я — мужчина, который…
— Если вы до меня дотронетесь, я вас убью.
— Я не собирался.
— Я все вижу по вашим похотливым глазам.
— Просто я восхищаюсь вашей красотой.