— Мы оставили Пекин, когда город был взят японцами, — начала Анна Петровна. — Мы ехали во втором классе. Вагон был битком набит японскими солдатами, офицерами и беженцами. Было невероятно душно, тесно и жарко. Японцы вели себя победоносно и шумно. Остальные все были подавлены происшедшим, истощены физически и духовно. Как ни горьки были чувства китайцев, все они держались спокойно и молчаливо.
Около нас, совершенно неподвижная, как мертвая, ютилась семья китайцев. Они сидели совершенно беззвучно: старый господин с закрытыми глазами, слепой или не хотевший больше ничего видеть, две женщины с детьми на их коленях и ама с крошечным ребенком на руках. Все они были, конечно, утомлены и голодны — в вагоне никто, кроме японцев, не имел ни пищи, ни питья за последние двенадцать часов, но об этом можно было только догадываться, так как они ничем не выражали своих чувств. Даже дети были как-то не по-человечески спокойны. Только ребенок у амы вдруг начинал плакать, тогда она качала его на руках, и он замолкал.
Напротив нас сидели тоже китайцы, муж с женою. Он был средних лет, полный, с большим лицом, на котором — в противоречие всему окружающему — покоилось выражение полного спокойствия и какой-то буддийской душевной ясности. Жена его была замечательна. Высокая, тонкая, элегантная, и она сидела неподвижно, но по лицу ее, как молнии, проходили выражения гнева, отчаяния, ненависти.
Поездка, вместо обычных трех часов, длилась уже двадцать, так как наш поезд то и дело останавливался, уступая дорогу встречным поездам, подвозившим к Пекину японскую армию и амуницию. Огромные пушки с поднятыми к небу жерлами, гигантские танки, покрытые парусиной, появлялись и исчезали с левой стороны вагона; справа было печальное зрелище разрушенных деревень, сцена недавних боев.
Китайская леди начала считать вслух проезжавшие мимо вагоны и записывать их число в книжечку. Это было запрещено недавним японским военным распоряжением.
Вдруг она обратилась ко мне, говоря по-английски и намеренно громко:
— Не странно ли? В Китае, по китайской дороге, в китайских вагонах, обслуживаемых китайцами — враги везут всевозможные орудия для истребления китайского населения? Война не объявлена, но города разрушаются бомбардировкой. И все это называется «местным инцидентом».
Мой муж сейчас же вступил с ней в разговор, объясняя, что перед нашими глазами происходит один из парадоксов истории. Я стала беспокоиться, так как безусловно кто-либо из присутствовавших японских офицеров понимал по-английски. Чтобы переменить тему, я сказала поспешно: