— Вот уже скоро вы уезжаете в Англию, — начала она. — Пора бы взяться за приготовления.
— Какие приготовления? — брюзжала миссис Парриш. — Здесь все выброшу, там все куплю.
— О, — только и сказала Бабушка, вздохнув, и начала подходить с другой стороны. — Вот приходит Ама. Она артистически делает стеганые одеяла. Почему бы вам не поучиться?
— Да, почему бы и мне не поучиться? — повторила безучастно миссис Парриш и пошла бубновой десяткой.
— И я бы поучилась, и вам бы помогла. И мы сделали бы несколько одеял.
— Зачем? — вдруг поняла миссис Парриш. — Кому нужны одеяла? Мне не нужны.
— В Англии у вас есть родные, тетки, кузины. Вы видели, какой счастливой вы сегодня сделали Лиду, да и всю семью. И там ваши родные обрадуются, получив одеяла. И всем будет приятно.
Миссис Парриш на минутку задумалась, размахивая, как веером, трефовым королем:
— Одеяла? Мои родные в Англии все богаты. У них есть одеяла.
— Ну, сделаем для вас только. Как будете укрываться им всякий вечер, вспомните нас, как мы жили дружно здесь.
На этот раз миссис Парриш согласилась, и решено было начать одеяла завтра же.
Потом, когда все уже спали, Бабушка ожидала возвращения Лиды. Она все молилась о Лидином счастье. Конечно, пройдут еще годы до свадьбы, но выбор был сделан, Лидина судьба решилась.
Лида вернулась в два часа утра. Она сияла в полутемной комнате, как утренняя звезда на синем небосклоне.
— О, Бабушка! Все было чудно!
— Сначала сними платье и туфли. Сложи аккуратно, не мни. Потом расскажешь.
— Бабушка, — шептала Лида, раздевшись, — я его очень люблю. Хотите, расскажу, как я его люблю?
— Не надо, не рассказывай. Я и так вижу. И помни, Лида, поменьше говори о любви. Слово унижает чувство.
— Он уезжает, и мы расстаемся. Через неделю. И мы не увидимся скоро. Год, два, три, а может быть, даже четыре. Бабушка, вы слышите это? Четыре!
— И хорошо. С любовью всегда лучше не спешить.
— Мы будем писать друг другу. Часто, Бабушка, часто!
И она заплакала. И у Бабушки в глазах появились вдруг слезы.
— Мы будем писать часто, — говорила Лида и плакала.
Горячие слезы брызнули, сверкая, из ее сияющих глаз; но тихие и медленные они катились из бесцветных глаз Бабушки.
— Он уезжает через неделю! — воскликнула Лида, и ее голова упала на Бабушкину подушку.
— Через неделю? Так ты его увидишь еще, по крайней мере, семь раз. Погоди плакать. Ложись и спи. Завтра вставай красавицей.
Особенной чертой Лидиной любви было то, что она с самого начала не имела никаких сомнений в прочности этого чувства. Ни на минуту она не сомневалась ни в себе, ни в Джиме. Для ее любви могли существовать, она думала, только внешние препятствия: пространство, время, деньги. Что, расставшись, они могут измениться, — такая мысль не приходила ей в голову.