Однако, как только боль уступила место более страстным чувствам, она с силой обхватила руками мою шею, отвечая мне встречными движениями бедер, ее губы впились в мои – и мы стали одним живым организмом, повинующимся единому ритму желания, сопровождая наши движения криками и стонами страсти.
– О-о-о-о-о-о-о, – стонала она, вся подаваясь вперед, чтобы принять в себя моего мчащегося ей навстречу скакуна. – О-о-о-о, та-а-а-к, та-а-ак! – И ее отверстие смыкалось и размыкалось, послушно реагируя на стремительные, сладостные въезды и выезды моего жеребца. – Та-а-а-ак, вот та-а-а-ак! О-о-о-о-о-о-о! А-а-а-а-а-а-а! Я сейчас!.. О-о-о-о-о, мой дорогой, как мне хорошо! – И она оросила мое разбухшее орудие потоками горячей жидкости.
Снова и снова сладострастно сжималось ее узкое отверстие, всякий раз орошая меня струйкой девичьей росы, и, чувствуя это, я вместе с ней близился к завершению. И когда я уже был на самом пределе, я, стиснув ее в своих объятиях, прошептал ей в самое ухо:
– Вот он, ребеночек, которого ты так боишься. Сейчас я пущу в твое чрево пульсирующую жизнь! Сейчас, сейчас, сейчас! – и, взрываясь в ней, прокричал: – Вот он, первый плод твоего замужества! Прими его и храни, как дар от меня! – Струя горячей спермы устремилась в ее чрево – я не помню, чтобы прежде из меня исходило так много семени! – и я, войдя в нее до упора, ощутил самые сокровенные уголки ее женского естества.
В этот момент она еще раз испустила из себя сок, и мы распластались на подушках в объятиях друг друга, бездыханные и обессилевшие. Я некоторое время лежал на ней без движения, чувствуя, как глубоко в ее чреве пульсирует мой член, загнанный по самое некуда, а она, обезумев от желания, как сумасшедшая вращала подо мной тазом, выдаивая из меня все до последней капли. Почувствовав, что жизнь понемногу возвращается ко мне, я снова начал медленные раскачивания.
Второе совокупление продолжалось значительно дольше первого, и я сполна насладился сладкой узостью ее чувствилища. Грейс успела оросить меня соком четыре или пять раз, прежде чем я опять испустил в нее струю спермы, после чего мы оба затихли.
Придя в себя и восстановив дыхание, я решил извлечь из недр девушки свой инструмент, но едва я вытащил пробку из этой живой бутыли, как из нее на подушки хлынула тягучая, вязкая жидкость. Я начал приводить себя в порядок, а Грейс, плотно сомкнув ноги, перевернулась на бок, словно желая скрыть от посторонних глаз этот изъян, нанесенный ее красоте. И тут я увидел, что во влаге, сочившейся из ее тела, присутствуют какие-то красноватые вкрапления, и сразу догадался, что это девственная плева, точнее – ее остатки, с которыми она теперь рассталась навсегда. И, глядя на обнаженную девушку, лежавшую передо мной, я испытал необычный прилив гордости.