Но я ожидал одно, а увидел совсем другое. Вместо того чтобы с дороги закидать снежками меня, карету и всё прочее, что окажется в пределах досягаемости, и ускакать в сад по сугробам, братья степенно, с хмурыми от важности лицами, застыли рядом с экипажем. А уж как они выглядели... Что-то небывалое: оба хоть и одеты в любимые толстые пушистые фуфайки, овчинные сапоги и штаны с тёплым подбоем, но у каждого на голове шапка, на шее – аккуратно повязанный шарф, а на руках – варежки. Уж что-что, а предмет одежды, призванный защищать от холода ладони, мои братцы презирают всей душой и не имеют обыкновения носить даже в лютые морозы. При этом, как ни странно, никогда не обмораживаются. В отличие от меня. А сейчас и мороза-то почти нет... Что всё это значит?
– Парни, а вы случайно домом не ошиблись? Разве мы знакомы?
Соден смерил меня таким взглядом, что захотелось закопаться в ближайший сугроб, а Ладар ухмыльнулся и сообщил, но почему-то шёпотом:
– Мы ещё на тебя посмотрим, когда узнаешь, что к чему.
– Что? К чему?
Но дальнейших объяснений не последовало, потому что в дверце кареты появилась хрупкая, даже несмотря на просторную шубку и ворох выглядывающих из-под неё юбок, женщина, которая шутливо запричитала:
– Где ж мой старший мальчик запропастился? Совсем меня видеть не желает?
– Как можно!
Я опустил подножку и помог матушке спуститься на утоптанный снег, чтобы быть сразу же задушенным в объятиях. А когда мне всё же позволили вздохнуть свободно, поступило новое требование:
– Уж и гостье помоги, сделай милость!
– Гостье?
Матушка радостно улыбнулась и позвала:
– Ливин, милая, не смущайся, иди к нам!
Ливин? Где-то я уже слышал это имя. Очень давно. Но его обладательница не показалась мне знакомой.
Шубка с суконным верхом, подбитая мехом, плотно обтягивающая талию и то, что повыше. Юбки, которые, если присмотреться, приобретают свою пышность именно на бёдрах, а не ближе к лодыжкам. Пуховый платок, как и у матушки, скрывает всё, кроме личика – раскрасневшегося от холода, довольно миловидного, но совсем не яркого. Селянка, приехавшая в город и потому нарядившаяся в лучшее, что у неё было: именно такие мысли посетили меня в первый момент. А второго не было, потому что, опёршись на предложенную мной руку, девица шагнула слишком широко (наверное, не имела привычки выходить из кареты), разумеется, пропустила подножку мимо и... упала на меня. Я, признаться, и в подходящем настроении не способен таскать женщин на руках, а сейчас, растерянный, можно сказать, ошарашенный, и вовсе не устоял, сделал несколько шагов назад и рухнул спиной в сугроб, на высоту и глубину которого не поскупились нанятые Галексом метельщики.